Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

это сам. 9 декабря министерству иностранных дел было приказано составить список прегрешений Рузвельта, посольству в США — сжечь секретные документы и шифровальные таблицы. «Отец уверяет, что отговаривал от вступления в войну против Америки, — пишет Рудольф фон Риббентроп. — Это представляется правдоподобным. Министр иностранных дел, неоднократно выступавший против войны с Россией, не станет одобрять войну на два фронта. […] Объявление войны против Соединенных Штатов явилось второй роковой ошибкой, совершенной Гитлером в 1941 году. Он облегчил Рузвельту отнесение европейского театра военных действий отныне к приоритету американского ведения войны. При этом Гитлер не имел никаких оснований сразу же присоединиться к японцам, они этого, ввиду пакта о ненападении, также не сделали, когда он выступил против России. Объявление войны США означало по сути конец внешней политики Германии, во всяком случае, такой политики, на осуществление которой оказывал влияние министр иностранных дел»{68}. Войну Соединенным Штатам объявил и Муссолини, что Виллари назвал «огромной дипломатической и стратегической ошибкой», добавив: «Объявление войны Германией и Италией прямо сыграло на руку Рузвельту и Черчиллю»{69}.

В два часа пополудни 11 декабря Риббентроп зачитал американскому поверенному в делах Леланду Моррису ноту об объявлении войны со ссылкой на обстрел германских кораблей американским флотом. Через два часа в Рейхстаге Гитлер сообщил о своем решении и огласил подписанное Риббентропом, Альфиери и Осима соглашение о незаключении сепаратного мира{70}. Вручая 14 декабря японскому послу Большой золотой крест Ордена заслуг Германского орла (очень высокая награда для чиновника его ранга!), фюрер заметил, что Япония поступила правильно и вовремя объявила войну, существенно облегчив этим положение «оси». Он и сам так поступил с Польшей и Советским Союзом{71}.

Глава 12. В зареве пожара

(1942–1945)

И гибель стал готовить сам себе. Михаил Щербаков 1

Вступление в конфликт СССР и США и превращение войны в мировую поставили деятельность ведомства Риббентропа в полную зависимость от положения на фронтах. Агонию МИДа хорошо описал Филиппо Анфузо, последний посол Муссолини в рейхе. «Внешняя политика определялась исключительно в лесу [в Ставке фюрера. — В. М.], а в Берлине только передавали бумаги… На Вильгельмштрассе Риббентроп собрал дипломатов, которых считал неспособными или слишком вялыми для службы за границей»{1}. В августе 1940 года, когда почти вся Европа была покорена, Германия поддерживала дипломатические отношения более чем с сорока государствами, два года спустя — всего с 22, включая десять нейтральных! Из послов Риббентроп регулярно принимал только старого приятеля Осима. Оставшихся не у дел специалистов объединили в комитеты (американский возглавлял Дикхоф, русский — Шуленбург), но их услуги оказались невостребованными. Прежде всего это относится к Русской службе, поскольку создание в июле 1941 года Имперского министерства восточных оккупированных территорий во главе с Альфредом Розенбергом показало, что на этом направлении дипломатам делать нечего. Примерно так же относились к ним и чины вермахта.

Министерство пережило еще одну метаморфозу — завершилась нацификация кадрового состава. К августу 1940 года из 120 дипломатов высших рангов, работавших в центральном аппарате, 71 состоял в НСДАП, причем 50 из них служили в министерстве до прихода нацистов к власти; 22 не состояли, но 11 из них безуспешно подавали заявления о вступлении в партию (данные неполные). Членами НСДАП были восемь из девяти глав департаментов. С 1941 года во главе дипломатических миссий появились ветераны партии и СА: Адольф Беккерле — в Софии, Зигфрид Каше — в Загребе, Ганс Людин — в Братиславе, Дитрих фон Ягов — в Будапеште, Манфред фон Киллингер — в Бухаресте, но это относилось, почти исключительно, к странам-сателлитам, где не могло быть речи ни о какой самостоятельной политике. Компромисс со «старыми партайгеноссе» был и попыткой противостоять могуществу Гиммлера: когда рейхсфюрер СС «пытался добиться исключительного влияния на внешнюю политику», между ним и Риббентропом «возникла очень серьезная скрытая вражда»{2}. Наоборот, в нейтральные страны поехали наиболее опытные дипломаты: в 1943 году Дикхоф отправился в Мадрид, последний поверенный в делах в Вашингтоне Ганс Томсен — в Стокгольм. В Анкаре оставался бессменный фон Папен{3}.

Важную роль в нацификации министерства сыграл глава Внутригерманского отдела Мартин Лютер — темная личность даже для Третьего рейха. Он вступил в НСДАП в 1933 году и сделал карьеру благодаря протекции Риббентропа, точнее, фрау Аннелиз. Романтические отношения тут ни при чем: Лютер был завхозом, занимавшимся перестройкой виллы в Далеме и посольства в Лондоне. Став министром, патрон взял его на службу. Как многие примазавшиеся, Лютер стремился выглядеть более фанатичным нацистом, чем ветераны «Пивного путча». Дипломаты «старой школы» не любили и побаивались этого человека, бравшего на себя грязную работу по контактам со спецслужбами и участием в «окончательном решении еврейского вопроса» (именно он представлял МИД на печально известном совещании в Ванзее 20 января 1942 года под председательством Рейнгарда Гейдриха). Записка Лютера от 24 сентября 1942 года об «эвакуации как можно большего числа евреев из различных стран Европы» со ссылкой на указания рейхсминистра, стоившая позже Риббентропу жизни и едва не отправившая на виселицу Вайцзеккера, появилась на свет в результате очередного скандала, который фюрер устроил Риббентропу за его «мягкость»{4}.

Амбиции Лютера не знали границ, равно как и его неблагодарность — он начал интриговать против своего покровителя. Заручившись поддержкой главы политической разведки СС (СД/Заграница) Вальтера Шелленберга и принимая во внимание антипатию Гиммлера к Риббентропу, Лютер подготовил доклад (он, к сожалению, не сохранился) о том, что рейхсминистр истощен морально и физически и более не способен исполнять свои обязанности. В начале февраля 1943 года он переслал доклад Гиммлеру с просьбой дать ему ход, но начальник Личного штаба рейхсфюрера СС Карл Вольф предупредил рейхсминистра. Гиммлер сделал выбор в пользу Риббентропа, возможно, решив, что тот менее опасен. 10 февраля Лютер был вызван в ставку рейхсминистра и арестован сотрудниками гестапо, а его доклад передан его шефу.

Падение Лютера было окончательным и бесповоротным, поскольку еще 10 декабря 1942 года бывшему начальнику Отдела личного состава Курту Прюферу было приказано (как минимум с одобрения Риббентропа) проверить Информационное бюро МИДа, через которое текли огромные суммы из секретных фондов. Дотошный дипломат старого закала обнаружил столько финансовых злоупотреблений в этом детище Лютера, что за того никто не решился вступиться. Лютер оказался в концлагере, его подельники — на Восточном фронте{5}. Шелленберг отделался легким испугом, но затаил ненависть к Риббентропу и после войны отомстил ему в мемуарах: сочинил историю о том, как рейхсминистр хотел убить Сталина… при помощи стреляющей авторучки[87].