Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

пропаганды ему в тот же день рассказывал Шмидт? «Документы внешней политики», публикуя запись их беседы, не сообщают, что «Мазетта» (так в документе) и Бос — одно и то же лицо{47}.

Нетаджи приехал в Берлин 2 апреля и на следующий день встретился с Вёрманом, сразу поставив вопрос о создании «правительства Свободной Индии в изгнании». Немцы рассчитывали использовать Боса в основном для радиопропаганды, но составленный им 9 апреля «План сотрудничества между странами Оси и Индией» предполагал признание правительства и подготовку военной операции с использованием территории Афганистана и пуштунских племен. Прочитав план, Риббентроп 29 апреля принял Боса и задал ему ряд конкретных вопросов. Гость отвечал четко и содержательно. «Время для большого массового движения в Индии психологически созрело», дух англичан в упадке после поражений в Европе, но индийцы разобщены, что явилось следствием политики разжигания национальных и религиозных противоречий, примиренчества Ганди и компрадорской позиции знати; они не имеют оружия, хотя офицерство настроено патриотически и не верит в победу Англии. Пропаганда воспитала в них отрицательное отношение к фашизму и национал-социализму, поэтому англичане считаются меньшим злом. Рейхсминистр заявил, что в «новой Европе» Англии не будет места и что ее единственной надеждой являются США, и выразил готовность помогать индийцам.

Воодушевленный Бос 3 мая подал новую записку о необходимости декларации независимости Индии и ее поддержке странами «оси», на что Гитлер в принципе согласился, будучи настроен более решительно, чем чиновники МИДа. 20 мая нетаджи подготовил «Детальный план работы», предусматривавший координацию действий с режимом Гайлани в Ираке и пуштунскими племенами. Трудно сказать, каковы были шансы на успех, если бы фюрер вовремя подписал директиву ОКВ, которую сам же велел подготовить, и разрешил обнародовать декларацию, но он не сделал этого. Обращение к итальянцам в конце мая ухудшило положение: помощи Бос не дождался, но стал дополнительным источником трений между Риббентропом и Чиано.

После нападения Германии на СССР общественное мнение Индии качнулось в сторону англо-американо-советской коалиции, о чем Бос 17 июля говорил Вёрману, призывая действовать и критикуя политику Берлина. 15 августа он писал Риббентропу: «Выдающиеся люди, посвятившие всю жизнь борьбе с Англией… подпали под воздействие пропаганды и считают, что если нельзя добиться свободы Индии при помощи „оси“, лучше заключить мир с Англией на максимально благоприятных условиях… Мы не можем надеяться привести Индию на сторону „оси“, если ее державы прежде не обнародуют свой курс в отношении Индии». Пересылая письмо шефу, Вёрман посоветовал обнадежить автора, но выждать подходящий момент для декларации. 6 сентября Гитлер снова отложил ее, опасаясь спровоцировать британское вторжение в Афганистан. Вспомнили о Босе только в ноябре, когда в Берлине объявились Гайлани и муфтий. Он торжественно открыл Центр Свободная Индия и вышел в эфир на волнах одноименного радио. Англо-американская пресса сразу назвала его «квислингом» (фамилия успела стать нарицательной). Бос забеспокоился, что это оттолкнет от него сторонников в Индии.

Рейхсминистр и нетаджи снова встретились 29 ноября. Бос высоко оценил шансы «оси» на победу, подкрепленные антибританскими настроениями на Ближнем и Среднем Востоке. Риббентроп ответил, что условием успеха любого освободительного движения в регионе является разгром Англии, лишь после которого следует строить планы на будущее. Декларацию можно обнародовать, когда немцы займут Суэцкий канал или Кавказ… Реальной помощи от МИДа Бос не получил: Риббентроп не ответил на большинство его писем, хотя напоминал Гитлеру о желательности просимой декларации. Зато он был вознагражден встречей с фюрером 27 мая 1942 года (накануне — с Риббентропом), когда уже решил вернуться в охваченную войной Азию, сделав ставку на японцев. Четвертая и последняя встреча Риббентропа с Босом состоялась 14 октября 1942 года на его торжественных проводах в дальний путь{48}.

Фотография рукопожатия с Гитлером воспринимается как «каинова печать», как доказательство вины, будь то Чемберлен, Молотов, Петен или Бос. Несмотря на это, нетаджи и сегодня остается национальным героем Индии — более популярным и признанным после смерти, нежели при жизни.

5

Однако никакие восточные мотивы не могли предотвратить приведение плана «Барбаросса» в исполнение. 22 июня, ровно через 129 лет после Наполеона (аналогиям нет конца!), вермахт пересек западную границу СССР. На 4 часа утра рейхсминистр назначил встречу советскому послу, который с полудня 21 июня непрерывно звонил в МИД и просился на прием по неотложному делу, но ему отвечали, что ни министра, ни статс-секретаря нет в городе.

«Я никогда не видел Риббентропа таким взволнованным, как за пять минут до прихода Деканозова. Он ходил взад и вперед по комнате, как зверь в клетке. „Фюрер абсолютно прав, нападая на Россию сейчас“, — говорил он скорее себе самому, нежели мне; он твердил это снова и снова, как будто желая уверить себя в чем-то. „Русские непременно сами нападут на нас, если мы не сделаем этого сейчас“. Он продолжал шагать по просторному кабинету в состоянии сильного возбуждения, с блестящими глазами, и повторял эти слова»{49}.

Деканозов явился вовремя, протянул министру руку и начал излагать накопившиеся рутинные дела, но хозяин, сделав напряженное лицо, оборвал его: «Враждебное отношение советского правительства к Германии и серьезная угроза, которую Германия видит в концентрации русских [войск. — В. М.] на восточной границе Германии, заставили рейх принять военные контрмеры. […] [Риббентроп. — В. М.] добавил, что он очень сожалеет о таком развитии германско-советских отношений, поскольку он, в частности, очень старался способствовать установлению лучших отношений между двумя странами. К несчастью, однако, обнаружилось, что идеологические противоречия между двумя странами стали сильнее здравого смысла». Тираду подкрепил меморандум, текст которого был одновременно сообщен Шуленбургу для передачи Молотову{50}.

Далее, по воспоминаниям В. М. Бережкова[83], переводчика Деканозова, произошло следующее: «Рейхсминистр перед объявлением об этом гибельном для нацистского рейха шаге выпил, видимо, для храбрости… Лицо его пошло красными пятнами, руки дрожали. Выслушав заявление Риббентропа о том, что два часа назад германские войска пересекли советскую границу, посол резко поднялся и сказал, что германские руководители совершают преступную агрессию, за которую будут жестоко наказаны. Повернувшись спиной и не прощаясь, Деканозов направился к выходу. Я последовал за ним. И тут произошло неожиданное: Риббентроп поспешил за нами, стал шепотом уверять, будто лично был против решения фюрера о войне с Россией, даже отговаривал Гитлера от этого безумия, но тот не хотел слушать. „Передайте в Москве, что я был против нападения“, — донеслись до меня последние слова Риббентропа, когда, миновав коридор, я уже спускался вслед за послом с лестницы».

Трудно вообразить более странное поведение министра иностранных дел страны, только что совершившей внезапное для противника, тщательно подготовленное нападение, гарантировавшее, казалось бы, скорый и бесспорный успех. Трудно представить и тем более объяснить, если исходить из обычных идеологем, как это сделал Бережков: