Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем японские союзники не только досадили Берлину пактом с Москвой, хотя Хаусхофер оценил его как «шедевр политиков, обладающих великой прозорливостью»{35}, но и тайком вступили в переговоры с США. 3 мая Риббентроп показал Осима американский проект двустороннего соглашения от 16 апреля, полученный по каналам разведки. Посол был изумлен, ибо сам ничего не знал, и выразил недовольство в телеграммах своему министру.
Коноэ и Мацуока начали игру с Америкой, причем каждый норовил вести ее по-своему. На вопросы посла Отта глава МИДа отвечал уклончиво: то заверял его в верности Тройственному пакту, то ссылался на проамериканское лобби в Токио, с которым приходится считаться, но все же проинформировал о ходе зондажей. В это время начали циркулировать слухи о скором визите Мацуока в Америку. 9 мая Риббентроп показал Осима телеграммы Отта и попытался добиться ясности относительно американских предложений и японских ответов. Цели Вашингтона были понятны — оторвать Японию от «оси» и удержать ее от вступления в войну. Позиция Токио была менее очевидной, а Мацуока зарекомендовал себя как политик, от которого можно ждать неожиданностей. Рейхсминистр не знал главного: японский коллега не был гением интриги, просчитывавшим ситуацию на много ходов вперед; он находился во власти сиюминутных настроений, сам не зная, что предпримет завтра, но не поддавался контролю со стороны. Проведя молодость в Америке, Мацуока испытывал к ней чувство «любви-ненависти», более понятное психоаналитику, нежели политологу. Кроме того, его пленила перспектива нового триумфа — нормализации отношений с США. Риббентропа волновали конкретные вещи: вступит ли Япония в войну против Англии и нанесет ли удар по Сингапуру, — но внятного ответа он так и не добился.
Японцы делали Рузвельту предложения о разделе сфер влияния на Тихом океане, но они тоже не знали главного: Вашингтон искал не примирения, но надежного способа вступления в войну на стороне Англии в обход собственного общественного мнения. Из-за этого Рузвельт и госсекретарь Хэлл выдвигали заведомо неприемлемые условия, вроде полного ухода японцев не только из Китая, но и из Маньчжурии, на что военные круги не пошли бы ни в коем случае. Располагая данными разведки и не строя иллюзий, Риббентроп, как показывает его послание Мацуока от 12 мая, понимал это, а потому нервничал. Беспокойство сменилось раздражением, когда 14 мая он получил из Токио инструкции японского министра своему послу в Вашингтоне адмиралу Номура. В них указывалось, что Япония готова остаться в стороне от «европейской войны», то есть не выступать против Англии, если США поступят так же и призовут Чан Кайши к компромиссу. Риббентроп велел Отту заявить протест по поводу того, что Токио не проконсультировался с союзником, и предупредить Мацуока, что любое соглашение такого рода ослабит Тройственный пакт. «По нашему мнению, — телеграфировал он, — лучшим способом удержать Америку от вступления в войну является полный отказ Японии от обсуждения американских предложений»{36}.
Второго июня Гитлер и Муссолини тоже поговорили о Японии, а затем обсудили, кто станет следующим премьером Англии после неизбежного, по их мнению, падения Черчилля. Гитлер назвал государственного секретаря по авиации баронета Сэмюэля Хора и 78-летнего Дэвида Ллойд Джорджа, но Риббентроп отвел первую кандидатуру как «слишком незначительную». Воинственную позицию Рузвельта собеседники объяснили его личной ненавистью к фюреру и дуче, а от цифр возможной американской помощи Англии отмахнулись как от нереальных. Рейхсминистр добавил, что прилагает максимум усилий для заключения договора с Турцией, дабы гарантировать ее нейтралитет. В беседе с Чиано Риббентроп заявил, что рейх отдает новорожденную Хорватию на откуп Риму, но сосредоточит в своих руках отношения «оси» с Францией и что слухи о скорой операции вермахта против России «лишены основания или как минимум очень преждевременны»{37}.
С другими союзниками немцы были откровеннее: Антонеску узнал о готовившемся нападении на СССР 11 июня, Хорти — 15 июня. Раньше всех, как ни странно, были оповещены японцы. По итогам встреч с Гитлером и Риббентропом 3 и 4 июня Осима телеграфировал: «Оба сказали мне, что по всей вероятности война с Россией неизбежна», а через несколько дней посоветовал прекратить проезд соотечественников через территорию СССР, многозначительно добавив: «Вы поймете почему»{38}. В Токио поняли. Поняли и американцы, которые взломали японские шифры и всю войну читали отчеты хорошо информированного посла.
Только 15 июня в Венеции, где отмечалось присоединение Хорватии к Тройственному пакту, Риббентроп как бы невзначай сказал Чиано, что «русско-германские отношения в последнее время существенно ухудшились», «возникновение кризиса более чем возможно», а потому до конца месяца фюрер намерен предъявить Москве ультиматум. Итальянский министр сделал вывод, что Гитлер решил воевать, но отметил неожиданно благодушное и даже расслабленное настроение своего коллеги{39}. Однако официально о нападении Муссолини будет оповещен лишь после того, как германская армия пересечет советскую границу.
Какие мысли владели Риббентропом накануне начала операции «Барбаросса», мы не знаем. Но опубликованные О. В. Вишлевым секретные сводки «Бюро Риббентропа» (это название сохранилось за личным штабом министра) помогают понять, какой информацией он располагал. Под руководством Ликуса «штаб… тщательнейшим образом перепроверял сообщения внешней разведки и включал их в сводки агентурных донесений для подачи наверх (не только Риббентропу, но и Гитлеру) только в том случае, если их качество не вызывало сомнений». Одним из главных источников стал Орестс Берлингс, бывший корреспондент латвийской газеты «Брива Земе», завербованный советской резидентурой в Берлине — советником полпредства Амаяком Кобуловым («Захар») и представителем ТАСС Иваном Филипповым («Философ») в августе 1940 года. «Лицеист», как окрестили Берлингса в НКГБ, сразу же предложил свои услуги немцам, которым был известен как «Петер». Попавший в дипломаты по протекции (его брат Богдан был приближенным Берии), Кобулов не знал иностранных языков, поэтому на встречи с «Лицеистом» горе-разведчику приходилось брать с собой «Философа» в качестве переводчика.
«Хотя ни советская, ни немецкая сторона полностью не доверяли Берлингсу, — продолжает Вишлев, — тем не менее, информация, поступавшая от него, шла на самый верх: в Москве она представлялась Сталину и Молотову, в Берлине — Гитлеру и Риббентропу. Последний, правда, заподозрил Берлингса в двойной игре и 18 июня 1941 года распорядился установить за ним „строгое наблюдение“, а с началом войны „обязательно взять под арест“[82]. После нападения Германии на Советский Союз „бюро Риббентропа“ переправило Берлингса
