Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще 16 июля Рузвельт и Черчилль обратились к итальянцам, заявив, что их единственный шанс на выживание — скорейшая почетная капитуляция (о безоговорочной речь на этот раз не шла). Это был крайне тревожный сигнал. Через три дня Гитлер встретился с Муссолини в приграничном городе Фельтре для обсуждения военных вопросов. Муссолини просил новых поставок. Обстановка была тягостной, но никто не предполагал, что крах режима настолько близок. Затем стало известно, что в ночь с 24 на 25 июля Большой фашистский совет большинством голосов принял предложенную Гранди резолюцию, которая рекомендовала ограничить власть дуче и передать верховное командование королю. За нее проголосовали Чиано и сподвижник диктатора по «походу на Рим» 1922 года маршал Эмилио Де Боно. 25 июля Муссолини принял японского посла Хидака Синрокуро, которому говорил о желательности мира с Россией, а к пяти часам вечера отправился на встречу с королем, с которой не вернулся{24}.
Бадольо и новый глава МИДа Рафаэле Гуарилья немедленно заявили, что Италия будет продолжать войну и останется верна взятым на себя обязательствам, но немцы не поверили — и были правы, поскольку главной целью нового правительства был скорейший выход из войны, тайные переговоры о котором начались сразу после его прихода к власти. Гитлер отправил в Италию Риббентропа и Кейтеля, которые 6 августа в приграничном Тревизо встретились с Гуарилья и Амброзио. Рейхсминистр сказал Шмидту: «Мы должны оставить на германской территории все секретные бумаги и шифры. Не исключаю, что эти бандиты могут попытаться нас похитить по наущению англичан или американцев». Переговоры шли в его вагоне, находившемся под усиленной охраной СС. Опасаясь, что итальянцы попытаются отравить его эмиссаров, Гитлер категорически запретил им притрагиваться к любой пище или питью, пока их не попробуют хозяева.
Спектакль, в ходе которого стороны, по словам Шмидта, «соревновались, кто кого переврет», продолжался два часа. «Риббентроп открыл совещание официальным заявлением немецкого правительства по поводу последних событий в Италии и произошедших в связи с „уходом“ дуче изменений, вызвавших негативную реакцию фюрера и оказавших серьезное воздействие „на морально-политическую ситуацию в немецком обществе“. Он уполномочен получить разъяснения относительно общего положения в стране и ближайших намерений вновь сформированного правительства Италии. Гуарилья подчеркнул, что в данном случае речь идет „исключительно о внутренних проблемах Италии“. […] Всякое сомнение в верности один раз данному слову задело бы чувство национальной гордости итальянского народа. Риббентроп заверил Гуарилья, что у него нет поводов для сомнений в искренности итальянского союзника, однако последние события дают пищу для серьезных размышлений. […] Гуарилья опроверг слухи о проведении официальными властями сепаратных переговоров с западными противниками „оси“. По настоянию рейхсминистра генерал Амброзио доложил о военных намерениях правительства Бадольо. […] Военное сотрудничество будет развиваться на тех же принципах, на которых оно стояло до сих пор. Итальянское верховное командование выражает озабоченность в связи с передислокацией в страну большого числа немецких дивизий без предварительного оповещения командных инстанций. […] По словам генерала [Амброзио. — В. М.], итальянцы перестают быть хозяевами в своей собственной стране. […] [Кейтель ответил: — В. М.] Намерения ОКВ оказать содействие в наведении элементарного порядка воспринято как вмешательство во внутренние дела, совершаемое якобы вопреки воле итальянского народа»{25}.
«Ось» Берлин — Рим сломалась, в чем убеждало исчезновение Муссолини, которого арестовали на крыльце королевской виллы и тайно перевозили из одного уединенного места в другое. Разгневанный Гитлер приказал найти соратника. Шесть недель поисков завершились 12 сентября, когда десантники генерала Курта Штудента и диверсанты гауптштурмфюрера СС Отто Скорцени освободили дуче, заточенного на высокогорном курорте Гран-Сассо, и привезли его в «Вольфсшанце». Это событие изумило весь мир и до сих пор остается классическим примером удачной спецоперации. 8 сентября Бадольо объявил о перемирии с «союзниками» (фактически оно было заключено еще 3 сентября), хотя несколькими часами ранее король и Гуарилья отрицали это, принимая нового немецкого посла Рудольфа Рана. Несколько дней спустя королевская семья и правительство бежали в занятый «союзниками» Бриндизи и 13 октября объявили войну Германии. Гитлер устроил разбор полетов, в ходе которого Риббентропу, срочно вызванному в Ставку несмотря на болезнь, досталось особенно сильно (знавшие его в последние годы единодушно отмечали ощущение «затравленности»). Вермахт под командованием генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга оккупировал Италию. 15 сентября Муссолини по радио объявил о возвращении к руководству фашистской партией и освободил военных от присяги королю. Неделей позже он провозгласил создание Итальянской социальной республики[91], сразу же признанной Третьим рейхом и его сателлитами.
Символическим финалом «итальянской измены» стал Веронский процесс 8 января 1944 года, когда Специальный трибунал приговорил к расстрелу тех, кто на Большом фашистском совете проголосовал за ограничение власти Муссолини и тем самым спровоцировал политический кризис. Физически на скамье подсудимых находились всего шесть человек, но в их числе был сам зять дуче, граф Галеаццо Чиано. Правительство Бадольо посадило его под домашний арест, заинтересовавшись происхождением его внушительного состояния. Вместе с семьей Чиано бежал в Германию, где встретился с тестем, но и там оказался пленником. Радикальные фашисты требовали его смерти, нацисты поддерживали их, Муссолини отошел в сторону. Когда 19 октября Чиано был выдан властям Итальянской социальной республики, его жена Эдда сначала попросила помощи у Гитлера, потом предложила рейхсфюреру СС сделку: жизнь мужа — в обмен на его дневники и архив, содержавшие «компромат» на Риббентропа. Враждовавший с ним Гиммлер согласился, но рейхсминистр в последнюю минуту узнал об этом предложении и убедил Гитлера пресечь операцию. Фюрер объявил суд внутренним делом Италии; дуче не вмешался, несмотря на душевные муки. Чиано был расстрелян, дневники годом позже попали к американцам, но никакого особого компромата, кроме злословия по адресу союзников, там не обнаружилось{26}.
4«После измены правительства Бадольо, — вспоминал Риббентроп, — я предпринял новый весьма энергичный маневр. На этот раз Гитлер занял позицию уже не столь отрицательную. Он вместе со мной подошел к карте и сам показал на ней демаркационную линию, на которой можно было бы договориться с русскими. Когда же я попросил полномочий, он решил отложить этот вопрос до утра и еще поразмыслить. Однако на следующий день опять ничего не произошло. Фюрер сказал мне, он должен это дело еще раз поглубже продумать. Я испытал большое разочарование. Я чувствовал, что здесь действуют те силы, которые постоянно снова и снова укрепляют Гитлера в его несгибаемой позиции противодействия договоренности со Сталиным. Когда Муссолини после
