Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

последние дни, завершилась. Узнав об этом — к тому же в день своего рождения, — он испытал горькое разочарование. 1 мая Геббельс добровольно отправился вслед за фюрером. Находившийся во Фленсбурге, расположенном неподалеку от датской границы, новый рейхспрезидент Карл Дёниц поставил во главе МИДа графа Лютца Шверина фон Крозигка — бессменного министра финансов с 1932 года. 2 мая в телефонном разговоре Дёниц решительно отказался от услуг Риббентропа, который в связи с этим решил не ехать во Фленсбург, а перебрался в занятый англичанами Гамбург, где скрывался под чужой фамилией.

Последней политической акцией Риббентропа стало послание Черчиллю, которое он написал по-английски. Пересылая его Сталину, адресат назвал письмо «отменно длинным и скучным». Заявляя, что только он знает подлинную последнюю волю фюрера, Риббентроп многословно уверял, что Гитлер стремился к союзу с Англией, но не сказал при этом ничего конкретного. Не меньшее место было отведено самооправданию в свете предстоявшего суда: напоминая, что он только исполнял служебный и гражданский долг, теперь уже бывший рейхсминистр призывал победителей к великодушию и «честной игре». Послание дошло до Черчилля уже после того, как его автор оказался в английском плену, и никакого эффекта не произвело{51}.

Глава 13. Последний раунд

(1945–1946)

Тьма сотрет наши лица и память о нас Поруганью предаст и разбою. Сергей Калугин 1

Победители начали розыск нацистских вождей, движимые не только жаждой возмездия, но и стремлением заполучить секреты Третьего рейха. Риббентроп попал в руки союзников одним из последних. Он был арестован в ночью 14 июня 1945 года в гамбургской квартире своих знакомых: на него донес сын соседей. Британский лейтенант Джеймс Адам застал его спящим в постели. Со сна Риббентроп забормотал что-то по-немецки, но быстро сообразил, что происходит, и перешел на английский: «Игра окончена. Поздравляю. Вы знаете, кто я такой. Если бы вы пришли двумя днями позже, я бы уже сдался сам»{1}.

Его препроводили в местную штаб-квартиру оккупационных войск, обыскали, изъяв ампулу с ядом, и начали допрашивать; пленник настоял, что будет говорить по-английски. В те дни распространился слух, что американцы арестовали Риббентропа в Бремене, поэтому англичане задались вопросом, кто же попал к ним в руки. Разгадка нашлась на удивление быстро: в Гамбург прибыл корабль с высланными из Турции германскими дипломатами, в числе которых были советник Альберт Йенке и его жена Ингеборг — младшая сестра бывшего рейхсминистра. Их трогательная встреча разрешила все сомнения. Это было последнее свидание Риббентропа с ближайшими родственниками до оглашения приговора.

После окончательной идентификации личности его переправили в Бад-Мондорф — курортное местечко в Люксембурге, превращенное в тюрьму для высокопоставленных нацистов. Официально она именовалась Центром союзного верховного командования для граждан «оси», но аббревиатура ее английского названия Allied Supreme Headquarters Centre for Axis Nationals выглядела как ASHCAN, то есть… пепельница. Риббентроп получил номер 31G35002. Под надзором сурового американского полковника Бёртона Эндрюса бывшим руководителям стран «оси» предстояло стать не более чем пеплом — они были низведены до статуса простых военнопленных, но лишены многих из полагавшихся тем прав (справедливости ради отметим, что избиения и издевательства почти не практиковались).

Единственным утешением была возможность свободно общаться друг с другом, впрочем, каждое слово записывалось с помощью потайных микрофонов. Но говорить Риббентропу было не с кем: когда он попросил Геринга прочитать первый набросок своих мемуаров — 85 страниц, тот посоветовал засунуть манускрипт куда подальше. Отметив депрессивное состояние бывшего рейхсминистра, не имевшего никаких сведений о жене и детях[94], тюремные врачи занесли его в список потенциальных самоубийц и усилили наблюдение за ним.

Допросы в Мондорфе начались с вопросов о германско-советских пактах 1939 года и секретных протоколах к ним, но Риббентроп наотрез отказался говорить об этом. Темой номер два стали концлагеря как самое шокирующее преступление гитлеровского режима и один из главных пунктов обвинения на готовившемся процессе. «Но вы-то о них знали», — угрожающе произнес один из британских офицеров. «Я никогда не знал, — ответил Риббентроп, — правда ли то, что о них печатали в [лондонских. — В. М.] газетах… Я узнал об этом только в Гамбурге… Мы знали о существовании концлагерей, но не ведали, что там происходит». Правда ли это? Кто виноват? Знали или нет? Если знали, то почему молчали? О чем Риббентроп наверняка должен был знать, так это о военных преступлениях вермахта на оккупированных территориях, включая СССР, потому что советские ноты протеста доставлялись на Вильгельмштрассе через шведскую миссию и Красный Крест{2}. Этого он не отрицал, но отвечать на них министерство, как правило, не считало нужным. Ответом стала эксгумация трупов польских офицеров в Катыни в 1943 году…

Обратимся к свидетельству Хессе. Осенью 1944 года ему в руки попали английские журналы «Лондон иллюстрейтед ньюс» и «Сфера» с репортажами из концлагерей на освобожденной польской территории, сопровождавшихся многочисленными фотографиями. Хессе был потрясен. Антисемитская политика Гитлера ни для кого не составляла тайны, но он не знал о систематическом физическом уничтожении евреев. Обеспокоенный возможной реакцией, прежде всего в нейтральных странах, на такие разоблачения, эксперт оперативно подготовил перевод статей и вручил их рейхсминистру, который был поражен не меньше, заявил, что никогда ни о чем подобном не слышал, и обещал поговорить с фюрером.

Результат оказался неожиданным. Через несколько дней разгневанный Риббентроп в присутствии подчиненных швырнул газеты к ногам Хессе. «Фюрер дал мне слово чести, — выкрикнул он, — что это — самая бессовестная фальшивка, какая только может существовать, и что в этих публикациях нет ни единого слова правды. Я запрещаю впредь представлять мне подобные вещи и даже упоминать о них!» Картину довершил Хевель в приватном разговоре с Хессе: «Риббентроп, действительно, показал Гитлеру ваше досье. Фюрер был в бешенстве, поскольку эта жалкая трусливая банда — он имел в виду СД [Служба безопасности. — В. М.] — вовремя не уничтожила следы обоих лагерей и они оказались в руках противника. Фюрер распорядился, чтобы виновные были наказаны… Он не давал Риббентропу никакого слова чести, что эти фотографии — фальшивка. К сожалению, они подлинные»{3}.

В ходе дальнейших допросов Риббентроп изменил свои показания и заявил, что впервые узнал о творившемся в концлагерях в сентябре 1944 года из сообщений германских представителей в нейтральных странах: «Я собрал эти телеграммы и