Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

Европы и всего мира: будет ли Азия господствовать над Европой, или западные державы смогут остановить и отбросить назад влияние Советов на Эльбе, на побережье Адриатики, в Дарданеллах? То есть, говоря практически, сегодня Великобритания и Соединенные Штаты стоят перед той же дилеммой, перед которой стояла Германия, когда я вел переговоры с Россией. Ради моей страны я всем сердцем надеюсь, что в итоге они окажутся более удачливыми.

Что же на деле было доказано этим процессом относительно преступного характера германской внешней политики? Что из более чем 300 документов, представленных защитой, 150 были отвергнуты без убедительных оснований. Что защита не получила доступа к вражеским и даже к германским документам. Что дружеский намек Черчилля мне о том, что Германия будет уничтожена, если станет слишком сильной, объявлен не относящимся к делу при оценке германской внешней политики. Революция не становится более понятной, если ее рассматривать с точки зрения заговора.

Судьба сделала меня одним из участников этой революции. Я поражен чудовищными преступлениями, которые стали известны мне здесь и которые порочат революцию. Но я не могу оценивать их все по пуританским стандартам, особенно после того, как увидел, что враг, несмотря на полную победу, не мог и не хотел предотвратить еще более масштабные зверства.

Каждый может оценивать теорию заговора как ему угодно, но с точки зрения критически мыслящего наблюдателя это лишь паллиативное решение. Любой, кто занимал видное положение в Третьем рейхе, знает, что это просто фальсификация истории, и автор Хартии настоящего Трибунала лишь показал своим изобретением, из какой почвы вырос его образ мыслей.

Мне осталось заявить, что страны, подписавшие Хартию, составили заговор с целью подавления первейших нужд высокоразвитого, талантливого и мужественного народа. Оглядываясь назад на свои действия и желания, могу сделать единственный вывод: я считаю себя виновным перед своим народом — не перед настоящим Трибуналом — лишь в том, что мои устремления во внешней политике не увенчались успехом»{21}.

Это политическое завещание Риббентропа следует дополнить фрагментом его последних записей: «Мир должен научиться на опыте прошлого! Немецкий народ разбит и зажат в узком пространстве. Но не вызовет ли такое тяжелое, ужасающее давление в конце концов контрдавление? Действительно ли победители не хотят вновь сделать те же ошибки? Не следует ли им на этот раз быть поумнее и вскрыть корни экономических, а тем самым и политических трудностей в центральноевропейском пространстве и предоставить Германии шанс? Довольная своей жизнью Германия — самая надежная гарантия мира. Пусть правительства государств-победителей на сей счет изберут правильный путь к правильной цели»{22}.

Речь произвела сильное впечатление, особенно по контрасту с его же показаниями на процессе. Майор Ниви откровенно признался: «В первый раз я почувствовал к нему уважение… Он приобрел вид государственного мужа»{23}.

Обсуждение приговора бывшему рейхсминистру иностранных дел не заняло много времени: он был единогласно признан виновным по всем четырем статьям обвинения. 1 октября приговор был оглашен. «Риббентроп был вполне согласен с основными положениями национал-социалистического кредо […] его сотрудничество с Гитлером и подсудимыми по настоящему делу в совершении преступлений […] было искренним и добровольным. Риббентроп служил Гитлеру добровольно до конца именно потому, что политика Гитлера и его планы соответствовали его собственным убеждениям».

Итог — смертная казнь через повешение.

3

Шок прошел быстро, ибо призрак петли уже маячил перед ним. В конце 1944 года лорд-канцлер виконт Джон Саймон, глава британской юридической системы, выступил в Палате лордов с речью о «будущем наказании военных преступников», заявив, что они достойны повешения без суда. Текст попал в руки Риббентропу, который передал его Хессе и поинтересовался мнением эксперта. Рейхсминистр не оставлял надежды установить контакт с англичанами, но постоянно наталкивался на сопротивление фюрера. «Сделайте хоть что-нибудь, — сказал ему Хессе, — попытайтесь сберечь то, что еще можно сберечь. Я осознаю, что вы не спасете свою жизнь. Вы знаете, что союзники намерены сделать с Гитлером и всеми национал-социалистическими лидерами». Побледнев, шеф посмотрел ему в глаза и тихо спросил: «Вы действительно думаете, что союзники… нас всех… повесят?» «Почему нет?» — философски ответил тот. Разговор перешел к речи Саймона. Охарактеризовав его как «умеренного, благородного и ответственного человека», Хессе заявил: «Можете быть уверены, что если он заявил Палате лордов, что так называемые „военные преступники“ (разумеется, включая все правительство рейха) достойны повешения, он сказал это не в гневе, не от избытка эмоций, но тщательно обдумав и с уверенностью, что выражает волю всей Англии. Вы также можете быть уверены, что он не произнес бы ничего подобного, если бы не знал, что Рузвельт (который ненавидит нас до последней степени), французы и, конечно, Сталин поддержат это требование»{24}. Хессе был неправ в одном — именно советский вождь был против бессудных расправ над побежденными.

Виртуальным повешением Риббентропа, в полной парадной форме, на фонаре перед главным входом в здание МИДа завершается его биография, написанная П. Шварцем и опубликованная в Нью-Йорке в 1943 году{25}. Судя по всему, рейхсминистр успел прочитать ее; неясно только, во время войны или уже в Нюрнберге. Подсознательную боязнь веревки Гилберт увидел в том, что 14 марта Риббентроп явился в зал суда без непременного галстука и с расстегнутым воротником рубашки, пожаловавшись, что он слишком тесен. Психоаналитик уговорил его надеть галстук, не застегивая воротника{26}.

Счет пошел на дни. Союзный совет отклонил апелляцию. Обращаясь не к судьям и даже не к современникам, а к потомкам, Риббентроп лихорадочно работал над мемуарами, а незадолго до казни оставил распоряжение:

«Тюремной администрации.

Прошу передать мои личные вещи, перечисленные ниже, моему адвокату д-ру Георгу Фрёшману, № 36 Вейландштрассе, Нюрнберг, для передачи моей жене Аннелиз фон Риббентроп.

36 000 марок наличными, не считая суммы, переданной моей жене Аннелиз фон Риббентроп полковником Эндрюсом. Думаю, вторая сумма составляет 3600 марок.

Одни золотые наручные часы „Лонжин“. У д-ра Фрёшмана или г-на Кунце есть тюремная квитанция на эти часы.

Различные фотографии и письма, находящиеся в сумке в моей камере.

Два документа защиты (голубые) в той же сумке.

Один костюм, одна пара серых брюк.

Различное белье.

Мои мемуары, страницы 108–126.

Одна записка о политике в отношении евреев.

Два золотых зубных моста.

И. фон Риббентроп».

Некий американский тюремщик присвоил документ в качестве сувенира. Часы и 810 марок отдали семье. Финансовое управление четырехдержавной комиссии (так она официально называлась) приняло 22 тысячи марок, которые неизвестно куда