Степень вины - Ричард Паттерсон

Терри вошла в здание почты.

Внутри было тускло, затхло. Десять-двенадцать посетителей ждали с угрюмой сосредоточенностью, когда три клерка обслужат их — примут у них письма, выдадут бандероли. Бородач перед ней мычал что-то нечленораздельное и немелодичное — то ли напевал какой-то мотив, то ли разговаривал сам с собой.

А пляж — хорошая идея, подумала Терри. Вот закончатся слушания, и она будет свободна, станет проводить время с Еленой, как-нибудь определится с Ричи.

Взглянула на часы. Час пятнадцать.

«Что сейчас поделывает Кэролайн?» — подумала она. Неторопливо поклевывает свой салатик и думает? Нет, она уже все решила, только спокойствия на душе от этого решения у нее нет. Теперь ей все в тягость: и само слушание, и те, кто в нем участвует. Кэролайн волей-неволей приходится думать об этих людях — так же, как и о своей карьере; включив машину правосудия, она может освободить их, освободив Марию, или поставить их вместе с нею перед судом.

Терри решила, что ей не хотелось бы быть на месте судьи Мастерс.

Мысленно она перенеслась в будущее, в тот момент, когда Кэролайн объявит свое решение. И тут же поняла: еще меньше ей хочется быть на месте Криса Пэйджита.

Терри считала, что они проиграли. Проиграли после выступления последнего свидетеля.

— Следующий, — услышала она мужской голос.

Терри с удивлением огляделась. Перед ней никого не было, почтовый клерк-японец с приятным лицом выжидательно смотрел на нее.

Она подошла к окошку:

— Извините. Задумалась.

— Да. — Клерк внимательно и заинтересованно смотрел на нее. Впервые Терри пришло в голову, что ее могут узнавать незнакомые люди. Он спросил: — Чем могу быть полезен?

Терри смешалась:

— Я ищу пропавшую бандероль. С неполным адресом или совсем без адреса. Предполагаем, что посылали из Ноб-Хилл.

Может быть, подумала Терри, ей только показалось, что он смотрит с любопытством.

— Вы не сами посылали? — спросил он.

Терри покачала головой:

— Нет, подруга. Мы думаем, она случайно сунула бандероль в почтовый ящик. — Чувствуя, что последняя фраза звучит нелепо, Терри пошутила: — Она тоже рассеянная.

Мгновение клерк, казалось, изучал ее лицо. Потом улыбнулся:

— Вас это, наверное, удивило. Что там было?

Что она говорила женщине из «„мертвых“ писем»?

— Кассеты. Как для автомобильного стерео.

Он задумался:

— Я бы заметил их. Хорошие вещи попадаются в бесхозных бандеролях. У меня в машине все время музыка играет. Но сейчас что-то не припомню кассет.

«А не вы звонили о кассетах, — спросила та женщина, — несколько недель назад?»

— Можно мне самой посмотреть? — попросила Терри.

— У нас сейчас нет ничего бесхозного.

Терри улыбнулась:

— Обещаю, что не возьму чужого. Только поищу кассеты. Они должны быть в конверте со штампом «Отель „Флуд“».

Клерк пожал плечами:

— Кое-что у нас есть. Может быть, я их и не заметил. — Он показал ей жестом за стойку. — Идемте — у вас лицо честное.

Терри прошла за ним по коридору в комнату с металлическими полками, заваленными ящиками, пакетами, свертками. Возле двери стола трехфутовая лестница.

— Это здесь, — сказал он. — Если найдете — подойдите ко мне.

— Спасибо, — поблагодарила Терри. Здесь, в этой комнате, ее поиск уже не казался химерой. Ее вдруг охватило волнение, она не решалась осмотреться вокруг, пока клерк не ушел.

Надо было сказать Крису, куда она идет.

Нет, все правильно. У Криса и без того голова идет кругом. Он же не хотел, чтобы кассеты нашел кто-нибудь другой; если они где-то есть, то Шарп или репортеры могут их заполучить, а он бы, конечно, предпочел их найти сам. И если Мария проиграла, то пусть хотя бы кассеты будут у них.

Главное в поиске — система, сказала она себе. Не горячись, не бросайся от полки к полке, не надейся на волю случая. Сосредоточься сейчас только на этом.

Полки были вдоль трех стен.

На первый ряд ушло полчаса. Она нагибалась, тянулась, переставляла лестницу, у нее заболела спина. Ей попались бейсбольные перчатки, несколько часов, ящик, полный религиозных брошюр, поваренная книга, в которой несколько страниц были заполнены написанными от руки рецептами. Кусочки чьей-то жизни. Но кассет не было.

Она снова взобралась по лестнице, оглядывая новую полку.

— Нашли что-нибудь?

Она обернулась — в дверях стоял клерк.

— Не то, что нужно. Нашла пару хороших часиков.

Клерк рассмеялся:

— А вам нужны только ваши кассеты. Эта комната напоминает мне армию. Тоску наводит.

Терри улыбнулась:

— Если мне захочется на свежий воздух, я дам вам знать.

— О'кей. — Он помолчал. — А на этих кассетах не «Грейтфул Дэд»?

— Нет.

— Плохо. Мне очень нравится «Дэд».

И он вернулся к клиентам.

Она повернулась, опершись руками на полку перед собой, посмотрела на следующую.

И увидела надорванный конверт стандартного размера, перетянутый резиновой полоской. В конверте различались контуры небольшого прямоугольного предмета.

По крайней мере, размер подходящий, подумала Терри.

С минуту она размышляла — стоит ли прерывать систематический поиск, потом спустилась с лестницы. Сдвинула лестницу по полу, стала подниматься по ней, окидывая взглядом полки.

Взобравшись наверх, дотянулась до того конверта. Взяла его.

Конверт показался ей легким. Перевернув, увидела штамп отеля «Флуд».

У нее затряслись руки. Когда она сняла резинку, та упала на пол.

Сунула руку в конверт.

Нащупала не один четырехугольник, а два. Вынула их. Кассеты.

Увидела на них римские цифры. И в тот же миг поняла, что́ у нее в руках.

По коду Стайнгардта выходило, что первая кассета — это кассета Лауры Чейз. А это означало, что вторая — Марии Карелли.

Она стояла, сжимая кассеты и думая о том, что без этой находки было бы лучше. Медленно спустилась по лестнице.

Резинка лежала на полу. Она подняла ее, вложила кассеты в конверт, стянула его резиновой полоской.

Клерк был занят с клиентом. Терри подошла к нему сзади.

— Нашла, — сказала она тихо.

Он обернулся, улыбаясь, взял конверт у нее из рук. Посмотрел на него и снова поднял на нее взгляд:

— Удивительно! Вот что значит настойчивость.

Похоже, он не заметил, что все это очень странно выглядит, подумала Терри. Клиент разглядывал ее.

— Я знала, что найду, — ответила она. — Спасибо за помощь.

— О, вам надо расписаться. Просто так мы не отдаем.

Он вышел на мгновение, вернулся с ведомостью, заполненной описаниями посылок и бандеролей, с графами для подписей и адресов. Его указательный палец замер у линии, начинавшейся словами: «Кассеты, „Флуд“».

— Здесь, — показал он.

Держа кассеты в левой руке, Терри аккуратно расписалась.

— Благодарю вас, — повторила она.

— Не стоит. — Он снова посмотрел на нее. — Я не мог вас где-то видеть?

Терри улыбнулась:

— Просто у меня такое лицо.

И ушла.

2

Кристофер Пэйджит не мог сосредоточиться. Подошел к окну, разглядывая панораму города — зеленый склон Телеграфного Холма с карабкающимися по его склону домами, пирс с роскошными прогулочными судами, голубую ширь залива. Пэйджит с детства любил этот город, был счастлив, что живет здесь, уже взрослым учил Карло любить его, открывать для себя его улицы и аллеи, тупики и закоулки — итальянский ресторанчик по соседству, маленький парк с качелями и горкой, места, куда в воскресенье можно пойти съесть пирожное или черничные оладьи.

В обычный день от таких мыслей на душе становилось покойно. Причастность его к этому месту и то, что причастности этой хочет теперь и Карло, порождало в его душе ощущение, что и сам он, и его существование — это не только то, что он собой представляет, каким путем идет по жизни. Он давно уже видел цель воспитания не в том, чтобы избавить Карло от пагубных последствий одинокого детства: он хотел создать у него глубокое ощущение счастья и довольства, которого не поколебали бы мелочи повседневной жизни. И чем бы ни грозил ему этот случай с Марией Карелли, их беззаботный уик-энд в Вашингтоне подарил ему сына. Отцовство было радостью для Кристофера Пэйджита, он смотрел на город, счастливый для него теми днями, что провели они здесь вместе, город, всегда помнящий об этом.

Но сегодня от вида города Пэйджиту было меньше радости, меньше покоя в душе.

С самого начала он был уверен, что Мария в чем-то да виновата, виновата в большей или меньшей степени. Все, что он знал о ней, все повороты ее судьбы говорили ему, что она скрывает что-то более тайное, более важное, чем все, что случилось в день смерти Марка Ренсома.

Но Пэйджит заставлял себя сосредоточиться лишь на том, что могло доказать обвинение. Он понимал, что мог бы верней избавить Марию от опасности, если бы нашел ту кассету или иным путем узнал раньше обвинения то, чего пока не знает.