Степень вины - Ричард Паттерсон

Но Пэйджит заставлял себя сосредоточиться лишь на том, что могло доказать обвинение. Он понимал, что мог бы верней избавить Марию от опасности, если бы нашел ту кассету или иным путем узнал раньше обвинения то, чего пока не знает.

Марси Линтон изменила его отношение к делу. После ее показаний было время, когда он, вопреки себе, начал верить версии Марии.

Теперь Джордж Бэс потряс его до глубины души.

Это была не просто брешь в защите Марии — хотя ее наличие Пэйджит смог ощутить, взглянув в лица журналистов, когда вышел из здания суда, и услышав их вопросы, которые проигнорировал. И это было совсем иное, нежели неудачи Джонни Мура или торжество Шарп, превратившей Марси Линтон из свидетеля защиты в свидетеля обвинения. Тяжесть ситуации была в том, что он осознал: несмотря на свой высокий профессионализм и все то, что он знал о Марии Карелли, Пэйджит по-прежнему хотел верить ей.

«В чем винить Марию?» — думал он. Она такая, какая есть; только глупец делает ставку на доверие к своему клиенту. Даже если этот клиент — мать твоего горячо любимого сына.

Особенно в этом случае.

Впереди был процесс — новое мучительное испытание для Карло. Шарп может найти ту кассету, и, несмотря на запрет судьи, рано или поздно кто-нибудь из журналистов пронюхает об этом. И этот счастливчик никогда не поймет, что страдания Карло Пэйджита перевешивают его карьерные интересы — он всегда ханжески прикроется правом людей знать. И тогда Карло засыплют со всех сторон вопросами, а самый худший из вопросов он задаст себе сам: что, если его мать убила Марка Ренсома не из-за изнасилования, а спасая собственную карьеру, и потом хладнокровно лгала, пока не запуталась.

За спиной робко постучали в дверь.

Когда Пэйджит обернулся, в дверях появилась Тереза.

— Вы готовы поговорить со мной или прийти в другой раз?

Заметила, что я расстроен, подумал Пэйджит.

— Останьтесь, — ответил он. — Работается неважно. Может быть, поможете.

Уже одно ее присутствие помогает. Но сказать это он не мог. Теперь он больше воспринимал ее не как юриста, каким бы хорошим юристом она ни была, а как женщину.

— Все дело в Бэсе? — поинтересовалась Терри.

— Да. Такое ощущение, что он запустил цепную реакцию. В течение последнего часа я мысленно переходил от Марии к Карло, от Карло к кассете, от нее — к своей собственной грандиозной глупости. О подготовке к прениям сторон даже и не помышлял.

Терри закрыла дверь, стояла, прислонившись к ней, сжимая в руках свою черную сумочку.

— Скажите сначала, что во всем этом для вас самое плохое.

Мгновение Пэйджит молчал. Потом спросил:

— А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?

Терри кивнула:

— Елену.

— А я так любил Карло. Когда-то любил его так, считая, что в этом спасение. — Он пожал плечами. — Но в любви нет спасения. Слишком много бед подстерегает нас.

— Вас очень беспокоит то, что будет с Карло.

— Да, что будет с Карло. Хотя, наверное, подход более эгоистичный: что будет с Карло и со мной. — Он помолчал. — Я не хочу того, что может быть. Меня по-прежнему заботит та кассета. И как могла решиться Мария, как другие люди на это решаются — раскрывать душу перед магнитофоном!

Терри смотрела на него.

— Значит, вы все еще боитесь, что они найдут ее.

— Если они продолжают искать. Это вполне в их манере.

— Они никогда не найдут кассету, Крис.

Сказала очень тихо и очень уверенно.

— Мария уничтожила ее?

— Нет. Я нашла.

Что-то в ее голосе удержало Пэйджита от дальнейших расспросов. Терри медленно достала конверт из сумочки.

Подошла к Пэйджиту и положила конверт ему на ладонь.

— Там две кассеты. Одна — Лауры Чейз, она говорит о Линдси Колдуэлл. Вторая — Марии.

Он не спускал глаз с конверта.

— Давно он у вас?

— Меньше часа. — Голос ее был спокоен. — Нашла на почте.

Пэйджит поднял взгляд:

— Мария вам сказала?

Терри покачала головой:

— Я догадалась. Убив Ренсома, Мария положила кассеты в конверт и опустила в почтовый ящик. Вот чем она занималась в коридоре.

— Значит, и здесь она лгала. — Пэйджит провел ладонью по лицу. — Если у нее достало хладнокровия сделать такое, то Бог знает, что еще она могла сделать. И лгать об этом.

Терри отошла от него, села в кресло.

— Я не должна была говорить вам. По крайней мере, сегодня.

— Вы не хотели меня чем-либо беспокоить, тем более этими кассетами. А потом совершенно справедливо рассудили, что порядочному адвокату это не помешает готовиться к схватке с обвинением.

Она подняла на него глаза:

— Хотите, чтобы я занялась этой подготовкой?

— Нет. Вы и так уже сделали более чем достаточно. — Пэйджит внезапно понял, как вял и неповоротлив сейчас его мозг: только произнеся эту фразу, он осознал, как рисковала Терри. — Вы сами взяли эти кассеты?

— Да. Есть специальная кладовая для бесхозной почты.

Пэйджит перевел взгляд с Терри на конверт, потом снова на Терри.

— Наверное, вас заставили где-то расписаться за это.

— Да.

— Значит, они могут разыскать вас.

— Думаю, да. — И голос, и взгляд ее были спокойны. — Но лучше меня, чем вас. Или Марию.

Пэйджит сел рядом с ней. Проговорил тихо:

— Почему вы это сделали?

— Потому что я люблю Карло. И мне нравится, какие у вас с ним отношения. Он и без того немало перенес, я не хочу, чтобы ему еще досталось.

— Но у вас своя жизнь, Терри, свои интересы. Я не хотел вовлекать вас в это.

Терри опустила взгляд:

— Понимаю, что не всегда поступаю соответственно ситуации. Но если бы речь шла о Елене и обо мне, неужели вы не сделали бы то же самое?

Пэйджит смотрел на нее — спокойный, неподвижный профиль, лицо, которому он привык верить.

— Свалите это на меня, — сказал он. — Вы передали мне кассету, за остальное не отвечаете. Вы ничего не знали о том, что я собирался делать с этим, я вам ничего не говорил. Но вы были уверены, что я сохраню их.

Терри слегка улыбнулась:

— Ничего не знала?

— Да. Это вы и должны будете сказать, если спросят. Так мне будет спокойней.

Ее улыбка погасла:

— Хорошо. Если вам так хочется.

— Мне очень этого хочется.

Некоторое время они сидели рядом: Терри смотрела в окно, Пэйджит — на конверт. Наконец она спросила:

— Можно мне помочь вам готовиться?

— Спустя некоторое время. — К нему снова вернулась уверенность. — После того, как я прослушаю эту кассету.

Она взглянула на него:

— Вы хотите это сделать? Сейчас?

— Я не могу не сделать это. Завтра, через день, но я прослушаю кассету, как бы Мария к этому ни отнеслась. — Он помолчал. — Я знаю, это нехорошо. Но она слишком часто лгала мне, слишком далеко заходила в своей лжи, чтобы меня заботило, как она к этому отнесется. А кто может поручиться, что лишь один Стайнгардт знает, что на этой кассете? Если это касается меня и наших вашингтонских дел, я должен это знать.

— Но почему именно сегодня?

— Пока не прослушаю ее, ни о чем не смогу думать.

Терри коснулась его плеча:

— Тогда я пойду. Позвоните, когда буду нужна.

Он взглянул на нее, спросил мягко:

— А если вы мне сейчас нужны?

В ее глазах читалось замешательство.

Она возразила:

— Но вы же не хотели, чтобы я знала, что вы будете делать с ними.

— Правильно. — Он посмотрел в сторону. — Но что я услышу, вы можете знать.

Терри не отрываясь смотрела на него. Спокойно спросила:

— Почему вы хотите, чтобы я осталась?

— Как я сказал, у меня на Марию обида. Но мне не хочется оставаться с этим один на один. — Пэйджит неожиданно почувствовал смущение. — Я всю свою жизнь ни в ком не искал опоры. И завтра буду таким же. Но сегодня мне нужна ваша поддержка.

Она молча кивнула. Потом вынула кассету из конверта:

— Это она.

Он встал, прошел к шкафу, достал магнитофон. Поставил его перед их креслами. Вставляя кассету, бросил беглый взгляд на Терри. Потом нажал на кнопку.

Когда Пэйджит сел рядом с Терри, Стайнгардт спросил:

— Крис знал о вашем соучастии в делах этого Джека Вудса?

Лента потрескивала. Слова Стайнгардта казались порождением бестелесного духа, это напомнило Пэйджиту, как однажды, поздно ночью, он ехал по холмам Пенсильвании, совершая каникулярное путешествие через всю страну, и единственный звук, который мог донести его радиоприемник, — отдаленный голос проповедника.

— Что вы имеете в виду? — тихо проговорила Мария.

Стайнгардт молчал, как будто в замешательстве.

— О вашем участии в попытках помешать расследованию дела Ласко.

— Да. — Голос Марии зазвучал монотонно. — Он знал об этом.

Надолго воцарилось молчание.

— Но, насколько я помню его показания сенату, — медленно произнес Стайнгардт, — он подтвердил вашу непричастность.