Степень вины - Ричард Паттерсон

— Я не могла себя заставить сделать это. — Голос ее упал. — Я выбрала трусливый путь. Пыталась всячески отговаривать его. Напомнила, что отказалась от его помощи, когда Карло родился. Но ничего не помогало.

Она говорила с иронией, но к иронии на этот раз примешивалась горечь:

— Он повторял мне, что он — отец Карло. Был согласен отказаться от своего брака, чтобы спасти мальчика, соглашался пожертвовать ради него даже своей репутацией. И моей.

— Как вы реагировали на это?

— Знала, что Крис непременно сделает то, что считает нужным. И что в конце концов отдам Карло в руки того, кто станет ему настоящим отцом.

— Настоящий отец, — пробормотал Пэйджит, — для сына Джека Вудса.

Когда Терри взяла его за руку, Стайнгардт заговорил снова:

— И поэтому вы отпустили его?

Последовала долгая пауза.

— Я отпустила его, потому что Крис заставил меня задуматься. О том, какой он и каким я хочу видеть Карло.

Ее голос был печальным, но твердым:

— Видите ли, я поняла, что Крис на самом деле совсем не похож на меня.

В последовавшей за этим тишине Пэйджит покачал головой.

— Тогда в чем же ваш грех? — продолжал расспрашивать Стайнгардт.

— В том, что я отпустила своего сына. И в том, что я дважды лгала Крису. Первый раз — чтобы спасти себя, второй — Карло.

— Вы знали, что спасаете Карло?

— Я вспомнила свое детство. Крис рассказал, как плохо Карло, и это испугало меня. — Она помолчала. — Но не настолько, чтобы я отказалась от карьеры. Настолько лишь, чтобы отдать Карло и снова использовать Кристофера Пэйджита. Единственное, что могу сказать в свое оправдание, — делая это, я больше думала о Карло, чем о Крисе или о себе.

— Вы собираетесь сказать об этом Крису теперь?

— Я думаю об этом, — глухо произнесла она. — Но отдаю себе отчет в том, что для них это будет слишком большим ударом. — Она снова помолчала. — Теперь они уже любят друг друга. И с каждым прожитым днем мне все труднее и труднее решиться на это.

— Тогда что же вас тревожит?

— То, что я могу лгать в таких вещах. То, что я способна делать такие вещи. То, что это недостаточно тревожит меня. — И совсем тихо, почти шепотом: — То, что во мне чего-то не хватает, и так будет всегда.

Кроме гнева и боли, эти слова рождали в душе Пэйджита страх и печаль. На кассете Стайнгардт спросил:

— А как вы все это воспринимаете?

— Как свободу, — тихо ответила Мария. — Как свободу и совершеннейшее одиночество. Такое ощущение, что никто и ничто не может взволновать меня. — В голосе Марии послышались слезы. — Я никогда не сделаю того, что может сделать для Карло Крис. Я не настолько люблю его. Моей любви хватает лишь на то, чтобы держаться от них подальше. Чтобы не видеть того, что я натворила.

Пэйджиту показалось, что Мария плачет, но очень тихо, еле слышно. Потом Стайнгардт спросил:

— Куда вы?

— Я ухожу. — Голос был утомленный, но твердый. — Я приходила сюда, потому что не знала, смогу ли сказать Крису правду. Я не смогу.

— Помощь может быть и в другом.

Молчаливая пауза была последней.

— Таким, как я, помочь нельзя, — произнесла Мария спокойно. — И никогда нельзя будет помочь.

Терри выпустила руку Пэйджита. Мгновение спустя на периферии его сознания запечатлелось: она выключила магнитофон.

Пэйджит сидел, ощущая совершеннейшее одиночество.

Главное в его жизни, воспитание сына, значило теперь не больше, чем его ложь на сенатских слушаниях. И то и другое — поступки глупца, замешанные на тщете и самообмане.

«А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?» — спрашивал он Терри. Елену, отвечала она ему, а Пэйджит говорил: а я так люблю Карло. Сына Джека Вудса.

Он не замечал, что плачет. Потом Терри обняла его, притянула его голову к своей груди, прижалась щекой к его затылку.

— Я так виновата, — прошептала она.

Когда он поднял к ней лицо, она откинула с его лба прядь волос.

— Что я могу сделать для вас?

— Мне надо побыть одному, — сказал он. — Мне надо освоиться с этим.

Она кивнула.

— Что будете делать?

— Не знаю. — Он помедлил. — Что-нибудь.

Терри выпустила его из своих объятий. Но на мгновение задержала свои ладони на его плечах. Потом пошла к двери. В дверях остановилась, обернулась.

— Она права, Крис. Вы не похожи на нее. Поэтому все так и получилось. — Он не отвечал. — Я буду у себя, — добавила она и ушла, осторожно закрыв за собой дверь.

3

Без косметики глаза Марии казались ввалившимися, лицо осунувшимся. У нее был напряженный взгляд человека, который, мучаясь от бессонницы, изо всех сил старается уснуть. Увидев за дверью Пэйджита, она испугалась — похоже, процесс основательно потрепал ей нервы.

— Что тебе нужно?

Пэйджит молча смотрел на нее. Потом тихо сказал:

— Похоже, сюрпризы тебя больше не радуют.

Мария замерла в дверях и походила на женщину, которую из ее уютного мирка вырвал некто, угрожающий ей. Ни жестом, ни взглядом не пригласила его войти.

— Разве ты не готовишься к дискуссии?

— Кажется, у меня с этим будут трудности.

Ее глаза сузились.

— И ты пришел за помощью?

— В некотором роде.

Она молчала, ждала, что еще он скажет. Он не произнес ни слова.

Наконец она отступила в сторону, неохотно, почти сердито. Когда он прошел на середину комнаты и обернулся к ней, она все еще стояла в дверях.

— Можешь закрыть дверь.

Она медленно прикрыла ее. Стояла, смотрела на набалдашник дверной ручки, как будто избегая его взгляда. Пэйджит заметил, что в ее движениях была какая-то новая, непривычная для его глаз расслабленность. Повернувшись, она выпрямила плечи.

— Ты как-то странно себя ведешь.

— Я?

— Да. — Она помолчала. — Я на самом деле не понимаю, в чем дело.

— А конкретнее?

— Ты как-то неожиданно появился. Чего ты хочешь?

Пэйджит огляделся, выбирая, куда сесть. Окна были зашторены: ничего не было здесь от той Марии в стерильной комнате.

Здесь были личные владения, защищенные от чужеродного вторжения.

— Правды, — ответил он. — Я предпочел бы выслушать сидя. А ты можешь стоять там, если хочешь.

Он прошел к дивану и сел, поглядывая на нее без особого интереса.

— И можешь не спешить. Я свободен до десяти утра.

Она было открыла рот, но губы ее снова сжались.

— Что такое, черт возьми? Бэс? — спросила она наконец.

Пэйджит спокойно смотрел на нее.

— Не собираюсь обсуждать, почему мне нужна правда. Мне она просто нужна.

— Тогда уходи. Правду ты уже знаешь. — Она скрестила руки на груди. — Ты правильно провел допрос Бэса. Что бы там Ренсом мог или не мог, он напугал меня.

— Нет, — мягко возразил Пэйджит, — рассудка от страха ты не теряла. Я сразу понял это, как только узнал, почему ты не тотчас же позвонила по 911.

— Почему же?

— Чтобы скрыть улики, говорящие об умышленном убийстве. — Он слышал свой голос как будто издалека — очень спокойный и очень вежливый. — Во всем этом есть один момент, который ты можешь помочь мне прояснить. Что ты делала в коридоре?

— Я была в шоке, черт побери! — Мария стояла прямая, жесткая, сжав кулаки, говорила повышенным тоном. — Тебе доставляет удовольствие мучить меня? Мало тебе слушаний?

— Нет. Это не так.

— Пожалуйста, Крис, уходи. — Ее голос сделался ломким. — Оставь меня. Ты здесь не нужен. Ты нужен в суде.

— Но я не могу уйти. — Пэйджит говорил преувеличенно терпеливо, как будто разговаривал с ребенком. — Ты не ответила на мой вопрос.

— Какой здесь может быть ответ?

— О, я уверен, что ответ есть.

— Почему? Поговорил со своей миниатюрной подружкой, мисс Перальтой?

Пэйджит поднял брови:

— А при чем здесь Терри?

— Прекрати, пожалуйста. — В ее речи появился акцент итальянцев Бостона, как будто наступал момент истины. — Я не помню, что я там делала.

— Может быть, теперь вспомнишь. — Пэйджит небрежно достал кассету из кармана и положил ее на кофейный столик, не сводя с Марии глаз. — Ну подумай немного.

Непроизвольным движением Мария закрыла грудь ладонями. Ее лицо побледнело.

— Конечно же, ты можешь забыть и то, что на ней. — Голос Пэйджита стал еще мягче. — Пять лет — немалый срок в жизни родителей. И треть жизни твоего сына.

Мария отвернулась к окну и замерла, потом ее плечи затряслись.

Пэйджит встал.

— Смотри на меня, черт тебя возьми. У тебя хватило смелости убить человека. То, что ты сделала со мной, исковеркало всю мою жизнь. Почему же тебе так трудно смотреть мне в лицо? — Мария не обернулась. Ее тело содрогалось. — Ради тебя я лгал, — продолжал Пэйджит. — Из-за тебя уехал из Вашингтона, отказался от желанной карьеры. Отказался от семейной жизни и воспитывал Карло как сына — и все из-за тебя. И теперь, опять же благодаря тебе, я узнаю, что все это шутка.