Степень вины - Ричард Паттерсон

— Как дела, папа?

Карло стоял в дверях библиотеки. Он старался говорить беззаботно, но Пэйджит отметил, что у него рассеянный взгляд, как у человека, который провел много времени в раздумьях, да и голос у него был слишком спокойный. Пэйджиту не хотелось смотреть на него.

— Я очень устал. — Пэйджит повертел в руке бокал с вином. — И мне надо многое обдумать.

В голосе его не было радушия, и у него не было желания проявлять его. Он не знал, как себя вести: успокаивать Карло сейчас было выше его сил, лгать, придумывая что-то, он был не в состоянии. Все, что требовалось ему от кого бы то ни было, — чтобы от него ничего не требовали.

Но Карло не знал этого. Он вошел в комнату, щелкнул выключателем люстры.

— Без света эта комната какая-то жутковатая.

Сделав глоток, Пэйджит заметил:

— Я сам в состоянии найти выключатель.

Карло помолчал, как будто пытаясь понять его настроение. Тихо спросил:

— Думаешь, она виновата?

Пэйджит не обернулся.

— Тебя, Карло, это интересует, а я ею сыт по горло.

— Боже мой! — Карло повысил голос, и слова прозвучали с неожиданным напором: за легковесностью юности угадывалось что-то новое. — Почему ты так ненавидишь ее? Что она тебе такого сделала?

Гневный тембр, которого Пэйджит никогда прежде не замечал у Карло, оживил в душе воспоминание: так же говорил и Джек Вудс в тот последний вечер, когда они стояли лицом друг к другу и между ними была Мария Карелли — их любовница. Эта мысль заставила Пэйджита обернуться к Карло.

Вид мальчика испугал его. Он как будто стал старше, у него был орлиный нос человека, которого Пэйджит презирал, а эти голубые глаза совсем не походили на его, Пэйджита, глаза.

«Как я не замечал этого раньше?» — подумал он.

— Потому что, как она всегда говорила, — ответил он Карло, — я бесчувственный ублюдок.

Мальчик смотрел на него, не узнавая.

— Ты думаешь, что она виновата.

Виновата бесконечно, промелькнуло в голове Пэйджита. Виновата в том, что вот перед ним сын, и это больше не его сын, и все же он сердится сыновьим гневом.

— Я тебя сюда не звал, — произнес Пэйджит. — Что тебе нужно от меня? Чтобы я рассказывал тебе, какая она чудесная?

Карло покраснел:

— Почему ты сердишься на меня? Ни о чем я тебя таком не просил.

Пэйджит усмирил свое раздражение, сделав глубокий и долгий выдох.

— Знаю, что не просил, — проговорил он бесцветным голосом.

Карло смотрел на него.

— Вчера в суде ты был застигнут врасплох. Но она здесь ни при чем.

— Я ее и не обвиняю. Просто меня тошнит от людей, которые все хотят переложить на меня.

У Карло окаменело лицо:

— Как я, например?

— Как твоя мать. У меня такое ощущение, что я всю жизнь расхлебываю ее неприятности. — Пэйджит снова понизил тон. — Все это достаточно сложно и очень личное. Ты не поймешь.

— Расскажи, попытаюсь.

— Нет, — мягко сказал Пэйджит. — Благодарю тебя.

— Ты не хочешь переложить это на меня. — Голос Карло был груб. — Ты думаешь, что ты один? Мне тоже непросто, ты знаешь. Она — моя мама, а я должен жить с тобой.

— Извини, я очень переутомился, — вежливо ответил Пэйджит. — Ты предпочел бы не жить здесь?

Карло засунул руки в карманы.

— А ты предпочел бы, чтобы я ушел?

Он произнес это дрожащим от обиды голосом.

— Я не хотел этого разговора. И сейчас не хочу его.

Карло отвернулся.

— Я просто хотел поговорить с тобой. Можно было говорить о чем-то другом.

В голосе Карло была просительная интонация. Пэйджит вдруг увидел перед собой не Джека Вудса, а забытого всеми семилетнего мальчика.

— Извини. Этот случай измучил меня. Кажется, сверх всякой меры.

Карло посмотрел на него глазами Джека Вудса:

— Марк Ренсом был неприятным типом.

— Дело не в Марке Ренсоме.

— Тогда что у тебя с ней?

— Прошлое.

— Пятнадцать лет — достаточный срок, чтобы забыть все плохое. У нее больше нет ненависти к тебе.

— Ничего ты о нас не знаешь, Карло. Я напрасно взялся за это. Наверное, будет лучше, если Мария найдет себе другого адвоката.

Карло удивленно смотрел на него:

— Сейчас?

— Да.

— Но ты не можешь так поступить. В последний день!

Пэйджит снова взглянул ему в глаза:

— Мы уже обсудили это с ней. Она предоставила решать мне.

Карло молчал, стараясь понять, что за этим скрывается.

— Что же это такое, чего я не знаю?

Лгать было бесполезно.

— Много всего.

Карло сел. Спросил тихо:

— Она созналась в убийстве?

Бессмысленный разговор, подумал Пэйджит: убийство Марка Ренсома никак не влияло на отношения между ним и матерью Карло.

— Она убила его, — ответил Пэйджит. — Вопрос был в том, убила ли она его в целях самозащиты.

— «Был»… Значит, ты уже не думаешь, что она невиновна?

Вопросы раздражали Пэйджита — его больше не занимало, сам ли Марк Ренсом виноват в своей смерти. Но была лишь одна возможность объяснить это Карло — сказать правду: твоя мать лгала сенату. Она лгала и на этом процессе. Я покрыл ее ложь пятнадцать лет назад и завтра — если все еще буду ее адвокатом — снова буду покрывать ее ложь. И, кстати, ты не мой сын. И вообще я считаю, что она слишком много лжет.

— Я не думаю, что она планировала убийство, — устало произнес Пэйджит. — Дело в другом — сомневаюсь, что смогу хорошо защищать ее. Она тоже так считает.

— Из-за истории с этим психиатром?

— Нет. Из-за нас самих.

— Из-за нас, — повторил Карло. — О чем-нибудь она тебя когда-нибудь просила? Ты вот сидишь, рассказываешь мне, какой она всегда была для тебя обузой, но ведь ее никогда и близко возле нас не было. А теперь, когда она попала в такую беду и действительно нуждается в твоей помощи, ты говоришь, какая она плохая.

Пэйджит встал:

— Черт возьми, я не собираюсь обсуждать это.

— Мы будем обсуждать это. — Карло поднял к нему лицо, его голос дрожал. — Ты прогнал ее, так? Она всегда была здесь нежеланной гостьей.

— Прекрати, Карло. Сейчас же прекрати.

— У меня никогда не было мамы, потому что ты не хотел, чтобы она у меня была. Ты хотел, чтобы я принадлежал только тебе. Теперь, когда я снова могу потерять ее, ты и пальцем не хочешь пошевелить. — Карло помолчал, вздохнул и заговорил медленнее. — Я всегда уважал тебя. Но теперь вижу, какой ты эгоист. Ты говоришь, что тебя тошнит от мамы? Так вот, меня тошнит от тебя.

Пэйджит сжал кулаки, окаменев от обиды и ярости.

— Ты не имеешь права так говорить, Карло! Ты и представить не можешь, как мало у тебя на это прав!

Лицо Карло исказилось от гнева:

— Не кричи на меня. Кто ты такой, чтобы так разговаривать со мной?

Резким движением Пэйджит схватил бокал с вином. Бледное лицо мальчика было в трех футах от него. Неожиданно Пэйджит повернулся и швырнул бокал в пальму за окном.

Когда зазвенело разбитое окно, Карло вздрогнул, но не пошевелился.

— Тогда не разговаривай, — тихо бросил Пэйджит и ушел из дома.

Фары автомобиля Терезы Перальты прорезали тьму.

Пляж был пустынен. Полная луна отдавала океану чуточку своего света — серебро на обсидиане, — мерцающего на некрутой волне. Но песок был беспросветно черным, словно пропитанным нефтью. На кромке пляжа, ярдах[41] в ста от себя, Терри увидела фигуру человека, устремившего взгляд в океан.

Машин поблизости не было. Она остановила свой автомобиль там, где кончалась дорога, вышла. Человек оглянулся на звук хлопнувшей дверцы.

Она пошла к нему. Песок податливо расступался под подошвами. Ночь была тепла, она ощущала лицом легкое касание бриза. С тихим шорохом набегали на берег волны.

Мужчина стоял, выжидал, как будто не зная, кто она. Руки он держал в карманах и выглядел на фоне лунного света очень юным и одиноким. Подойдя ближе, она увидела, что он не переоделся после процесса — рукава рубашки были закатаны, узел галстука ослаблен, воротник расстегнут. Он казался слишком молодым для той жизни, которую уже прожил, и для тех переживаний, которые жизнь ему уготовила. Единственное, чего ей хотелось сейчас, — поддержать его.

Она остановилась в двух футах от него, глядя снизу вверх.

— Как все перемешалось, — сказал Кристофер Пэйджит.

Терри кивнула. После многочасовой бесцельной езды по автомобильным дорогам он позвонил ей из машины якобы для того, чтобы объяснить, почему долго не давал о себе знать. По его скупым словам, сказанным равнодушным тоном, она поняла, что Пэйджит чувствует себя совершенно потерянным.

— На этот пляж я приезжаю, — заметила она, — когда становится невмоготу. Но ни разу не была здесь ночью.

Пэйджит смотрел на нее.

— Были проблемы с Ричи?

Терри задумалась. Это она, не Пэйджит, предложила встретиться; но не время сейчас рассказывать о ее отношениях с мужем, и, возможно, никогда такое время не наступит. Лучше всего сказать просто, что тот не очень возражал, не объясняя причину: Ричи начал беспощадную кампанию, чтобы удержать ее. Цитирует всякую нравоучительную литературу, взывает к ее семейному чувству, убеждает, что семейный корабль можно подлатать, если она будет стараться так же, как старается он. Это порождало в ней ощущение усталости и вины за умершие чувства. Она поняла, что, выйдя из-под влияния Ричи, заставила его изменить позицию. Теперь уже он добивался второго шанса, который Терри вовсе не спешила ему предоставить. То, что он отпустил ее без возражений, было его новой тактикой: Терри чувствовала, что когда он снова привяжет ее к семье — он добивался второго ребенка, — Кристофер Пэйджит станет мощным оружием в его руках.