Царская тень - Мааза Менгисте

5 мая 1941

Императору казалось, что дорога домой будет короче, дорога, бесконечная черная лента, тянущаяся все дальше и дальше к горизонту. Хайле Селассие открывает окно «Роллс-Ройса» и слышит ровное металлическое гудение каравана за ним. Они все возвращаются вместе с ним, его министры и советники, его семья и телохранители. Перед ним идет маршем его армия, эти бесстрашные бойцы, которые никогда не сдавались. Он прикасается к груди, сдвигает в сторону свои многочисленные медали, нащупывает очертания своей грудины, частое биение сердца. Он не оставил в Англии ничего. Он забрал даже наскоро составленные заметки, которые делал для себя в дни перед отъездом, доставал листки один за другим из мусорной корзины, рассовывал по карманам, в уголки чемоданов, в свои портфели, пока не удостоверился, что не оставил ничего. Если бы он мог, он уничтожил бы все до последней ниточки, каждый волосок, каждую каплю воды, которая стекла с его тела на английскую землю, и увез бы с собой. Он хочет войти в свой город цельным человеком, ничего не потерявшим, полным.

Он слышит сдавленные звуки, вторгающиеся в его мысли, и возвращается назад, в салон машины, в тепло удобных кожаных кресел. Его жена Менен сидит рядом с ним и тихонько рыдает в платок, который сжимает, будто его руку. Он прикасается к ее ноге и закрывает глаза, слышит равномерный шум покрышек по камням и выбоинам, чувствует прикосновение ее головы к своему плечу. Он делает глубокий вдох, еще один, смиряет свой мозг, заставляет мысли остановиться здесь, в этой стране, на этой дороге. Ровно пять лет назад, день в день, он был вынужден покинуть Эфиопию на поезде, который умчал его к границе, его люди смотрели на сужающееся позади небо, его жена, как и сейчас, плакала в платок. Он ощущает едкий запах дыма, висящего в воздухе чуть ниже его лица. Смолянистая, резкая смесь горящей резины и гниющей плоти. Итальянцы оставили после себя столько следов насилия. Сколько потребуется поколений, чтобы это стерлось из памяти? Чтобы все простить? И тем не менее он должен говорить со своим народом о божественной любви. Словно сердце может вынести все эти разрушения. Словно произошедшее не слишком кошмарно и его можно нести в памяти.

На обочине дороги строй солдат, гордых своей поношенной и грязной формой, выкрикивает его имя. Хайле Селассие высовывает голову из окна и сразу же замечает ее: жена Кидане, та самая Астер, о которой говорила Менен, покачивая головой в восхищении и сомнении: она взяла винтовку мужа и повела его солдат, сказала ему Менен. Она поставила впереди своих женщин, и они на том холме в Дебарке не оставили ни одного живого итальянца. Потом жена сложила пальцы в кулак, прикоснулась к груди и кивнула. Кто говорит, что мы не можем делать то же, что мужчины?

Притормози, говорит он шоферу, его не волнует, что колонна впереди продолжает движение, а тем, кто сзади, придется остановиться. Он еще больше высовывается из окна, и Астер выходит вперед. На ней форма, накидка, идеально сидящая на ее плечах. Она опускает глаза, но поднимает винтовку и резким движением отдает честь, а солдаты за ней и вокруг подражают ее движениям. Молодая женщина рядом с ней тоже выходит вперед, ее глаза горят, рот сжат, и она отваживается смотреть ему в глаза. Отваживается испытать силу его взгляда. Хайле Селассие тоже отдает честь, глядя мимо дерзкой молодой женщины, отказываясь думать о том, что это все может значить.

Поехали, говорит он шоферу. Езжай, пока нам не придется поменять машины и встретить генерала и британцев. А пока мы побудем одни. Потом он смотрит на жену, берет ее руку, прижимает к своей щеке: Наконец мы дома, говорит он. Дома.

Император сидит на заднем сиденье своей машины, урчащей на холмах дороги в Аддис-Абебу, и груз его отсутствия камнем ложится на его плечи, давит его так, что грудь у него начинает болеть. Он пытается убедить себя, что ему предоставлен еще один шанс раскинуть руки и просить прощения у дочери Зенебворк, у его народа, у живых и мертвых. Вот каково это, когда мертвые преследуют тебя.

* * *

Миним становится на колени на ступеньках церкви Святого Георгиса, молится с тяжелым сердцем, которое ему никак не удается направить к радости. Он пришел в эту церковь, чтобы побыть одному, но он окружен толпой подданных, которые благодарят своего царя за возвращение. Стиснутый и затолканный в толпе верующих Миним одет как бедный крестьянин, каким он и является на самом деле, его длинные волосы схвачены сзади старой нетелы[103] Хирут. Его сердце бесполезным грузом покоится в глубине его груди. Он выходит из толпы, оставляя место следующему за ним человеку его размеров.

Ваше величество, безмолвно говорит он себе. Да, отвечает он и протягивает себе руку. Пойдем вместе на наш трон.

Он говорит себе, что слезы, которые падают на пол с его глаз, — не только его слезы. Это слезы, которые пролил бы и Хайле Селассие, если бы им обоим позволялось плакать.

Ваше величество, говорит он. Кто будет меня помнить?

Ответа нет, только его беззвучное дыхание. Он в плену собственной кожи, проглочен идущими ногами, удушен мурлыкающей процессией и радостными приветствиями жителей Аддис-Абебы. Его все еще ждут в деревнях и маленьких городах по всей остальной стране, в горах и пещерах, жаждут поклониться своему вождю, который скакал на коне в гущу боя, чтобы ради них сражаться с врагом.

Ваше величество, я один.

Миним ждет, и ласковый ветерок шуршит в открытых церковных дверях, он слышит слова, которые хочет произнести его император: Каждое солнце создает тени, и не все имеют счастье стоять на свету.

Мы вернулись, говорит он себе.

Миним смотрит на свои тонкие пальцы, ногти, все еще короткие и отшлифованные. Он смотрит на свои ноги, кладет руку на бороду, которую научился подстригать не хуже любого царского парикмахера. Каждый день он все больше будет возвращаться в себя, пока не станет тем, кто он есть: человеком, который однажды был всем для всех, а потом возродился в свое прежнее состояние — в ничто.

Эпилог. Воссоединения

1974

Они уже несколько недель приходят, чтобы постоять перед Этторе в своих выцветших солдатских формах. Эти люди, которые скидывают с себя ботинки, подтягивают пустые патронташи и просят его сфотографировать их. В каждом лице он ищет Аклилу. Он молит дверь, чтобы она никогда не открылась и не