Царская тень - Мааза Менгисте

грудь. Она соединяет ноги, выпрямляет спину и улыбается, когда он делает то же самое и в унисон с ней: они одновременно отдают друг другу честь.

Глава 16

История, которую охранник ascaro рассказывает Фучелли: заключенные превратились в шакалов, потом помогли нападающим эфиопам в атаке. Они спрыгнули со скал и исчезли. Все это произошло так быстро — мы и прореагировать не успели. Это была рука дьявола, за пределами человеческих способностей остановить их, даже для такого великого человека, как Ибрагим. Он сделал все, что мог, я в этом уверен, потому что сам присутствовал. Он не заслужил порки, colonello Фучелли. Per favore, он наш возлюбленный командир.

Но вот что говорит Фучелли, связывая руки Ибрагима вокруг дерева: Soldati, мы сражаемся с армией Мемнона, но мы храбрые сыновья Италии, потомки тех, кто пал под Адуа почти сорок лет назад. Разве сыновья Трои не воспряли из пепла, чтобы построить величественную Римскую империю? Мы не бросаемся в бегство, и все трусы будут наказаны.

Сыновья Рима! Viva l’Italia! Эти крики эхом отдаются от гор.

Ascari стоят молча.

Фучелли встряхивает плетью, проверяет ее гибкость. Звуки эха затихают вдали, и на вершине удушающей жары усаживается тихое ожидание. Известие о ночной атаке распространилось быстрее, чем Этторе успел добраться до кабинета Фучелли. Он не знал, как объяснить полковнику, почему эфиопы оставили его живым. Но полковник был готов к этому.

Ты отбился от них, сказал Фучелли, выслушав Этторе. Они приставили нож к твоему горлу и попытались тебя запугать, но ты сопротивлялся, тогда они вырубили тебя и убежали. Камеру они оставили? Полковник напрягся, когда узнал, что он потерял отцовское письмо. Жаль, Наварра, сказал полковник Фучелли.

Они меня вырубили, синьор, объяснил он. Я не мог их остановить. Откуда Этторе мог знать, во что вляпывается, когда сказал: Мы его повсюду искали.

Мы? Фучелли поднялся со своего стула.

Ибрагим постарался, чтобы я без помех добрался сюда. Он меня нашел.

И он не отразил их нападения? спросил Фучелли. Он позволил им войти в мой лагерь и увести моих пленников?

Мы наказываем трусов, ragazzi, говорит теперь Фучелли, протаскивая плеть по земле. Итальянец не трус, итальянец дерется и вдохновляет на драку других. Ты — итальянец, Наварра. Покажем, что такое Рим, и напомним остальным. Это пойдет в твою защиту. И он протягивает Этторе плеть. Давай, Наварра, перед тобой ascaro, который позволил им напасть на тебя.

Ропот становится громче, сворачивается в камень шума размером с кулак и ударяет ему в голову. Этторе хватает свою камеру и автоматически подносит ее к лицу. Он менее чем в трех метрах от полковника — почти идеальное расстояние, чтобы четко навести на фокус. Нужно сделать пару шагов назад, и тогда он сможет схватить линию его руки, его плечо и затуманить все остальное на головокружительном фоне.

Синьор?

Фучелли тычет рукояткой плети в грудь Этторе. Он улыбается, бровь у него подергивается. Докажи, кто из вас итальянец.

Этторе смотрит бессмысленно куда-то в пространство за Фучелли, а тот медленно расстегивает пуговицы своего мундира, он не торопится, осознавая драматизм представления. Затем полковник расстегивает пуговицы рубашки. Демонстрирует шрам, который тянется от плеча по всей груди. Шрам широкий, зарубцевавшийся. Кожа наросла и сомкнулась сама с собой. В тех местах, где она встречается со старой раной, она бледнее.

Фучелли, раскинув руки, поворачивается к другим. Вы знаете, что случилось со мной в Ливии, говорит он. Там был дикарь, который зашел в мою комнату и попытался меня убить. Я отбился от него, soldati. Я никогда не сдавался, и в доказательство этого имею шрамы. Фучелли хватает запястье Этторе и тащит его вперед, к оголенной спине Ибрагима, и говорит: Сделай это ради себя самого.

Мышца плотно охватывает рукоятку плети и сжимает пальцы Этторе на ней. Это тот же набор связок, который да Винчи иллюстрировал серией рисунков То, что находится внутри тела, можно воссоздать и снаружи. И потому, когда его рука двигается вверх, продолжая держать тонкую плеть, Этторе смотрит и видит тело в движении, покорное своим естественным наклонностям, отдельно от человека, чья кровь поддерживает этот подъем и склонение плети к дрожащей спине.

Этторе следит за движением плети, она плывет по воздуху и останавливается на трепещущей спине Ибрагима. Он чувствует соприкосновение хвоста плети с кожей и мягкое скольжение по нетронутому пространству спины. Это не его воля заставляет изящный инструмент подниматься и врезаться в связки и мышцы. Это тело в согласии с самим собой, блестяще скроенное, жаждущее увеличения скорости и силы удара. И он снова поднимает руку, и солдаты ревут, и нет слова, чтобы выразить трепет, проходящий по его телу, и я слышу их так ясно, что это может быть твой голос у моей щеки, отец: Хорошо, хорошо, а лопается не кожа, а жилы не тронуты, и мышцы не повреждены, это не кость торчит через все то, что удерживает человеческую форму и делает нас тем, что мы есть. Это не человек, а чудо, Лео, ты, которого я никогда не узнаю. И тут Фучелли простирает руки, словно чтобы обнять меня, при этом он повторяет мое имя: Наварра, Наварра, хорошая работа, хорошая работа. Рим будет доволен.

Это чудо.

Потом Фучелли говорит: Попроси ascari помочь тебе отнести его вниз, soldato. И утренний свет становится беспощадным сиянием на разодранной спине Ибрагима, обнажая дрожащее пространство, которое отделяет живых от умирающих.

Этторе роняет плетку и смотрит на свою одежду, забрызганную кровью, свидетельство деяния, которое не заслуживает никакого имени. Его запястья болят. Его руки болят. Он потеет, дыхание у него перехватывает. Он чувствует свою слабость в этих маленьких знаках, а потому не удивляется, что, когда он просит ascari отвязать Ибрагима и унести его, местные солдаты стоят по стойке смирно и смотрят перед собой. Они даже не удостаивают его отданием чести. Они даже не кричат обычного Абет, признающего получение приказа. Фучелли закуривает, смотрит, как Этторе щурится. Ибрагим безжизненно опирается о дерево, его голова низко опущена. Дыхание затруднено, вырывается из какого-то места, в котором трется о его порванную плоть.

Скажи им еще раз, Наварра. Фучелли позволяет сигарете догореть между губ, красное мерцание чернеет, потом сереет, потом сигарета падает на землю. Рим узнает об этом и отпустит тебя.

Этторе повторяет приказ, а Фучелли похлопывает по пистолету у себя на поясе, прощупывает пальцами ребрышко единственного ремня. Полковник переводит взгляд с Ибрагима на других ascari, с ascari на своих