Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

«Да, вот как она, жизнь, оборачивается, дорогой мой Геннадий Петрович!»

…А Софья после ухода мужа почувствовала вдруг сильную усталость, как после долгой, утомительной и безрезультатной работы. Она присела на стул с ощущением какой-то большой пустоты не только вокруг себя, но в себе самой. Было такое чувство, будто она куда-то стремилась, спешила изо всех сил, а когда добралась до цели – ей сказали, что она не нужна.

Потом проснулся Андрюшка, который всегда спал хорошо, а сегодня что-то капризничал: видимо, уже начинал сказываться в нем трудный отцовский характер… Софья дала ему грудь, и ей доставило странное, незнакомое прежде удовольствие, что этот маленький человечек, очень похожий на Геннадия, так беспомощен и зависим от нее. Кормление, как всегда, успокоило ее, и, пеленая сына, она уже чувствовала себя почти счастливой.

Софья думала: сколько же за полтора месяца вытерпел здесь Геннадий со своим повышенным самолюбием, чтобы так забыться перед ней и наговорить кучу нелепостей! Ей стало больно за него. Она не оправдывала мужа, ей хотелось только лучше понять его…

Раздался стук в дверь, и Софья вторично увидела косолапые Никишины валенки.

– Что, и меня вызывает к телефону управляющий? – спросила она.

Но строгий Никиша не склонен был шутить при исполнении служебных обязанностей и молча вручил листок. Заинтересованная Софья развернула листок и прочла перевранную телеграфом свою собственную телеграмму о выезде, посланную из Ленинграда двенадцать дней назад.

– Кажется, теперь я действительно приехала! – вслух сказала Софья и положила телеграмму посреди стола, на видном месте, чтобы и Геннадий мог посмеяться и получить хоть маленькое удовольствие в их не очень веселой сижемской жизни.

Ложась спать, она повесила в дальний угол шкафа свое праздничное синее платье с кружевным воротником, которое носила все дни после приезда, а на завтра приготовила себе скромное серое платье, в каком раньше ходила на работу.

Начинались будни.

Глава четвертая

1

По дороге в Медвежку Костромин вспоминал все, что он успел от разных людей узнать о Настырном.

Настырный по специальности был техником-строителем и начальником лесопункта стал случайно. В Сижемский леспромхоз он прибыл как прораб, и ему поручили строить Медвежку, которая тогда называлась еще прозаически: «Верхним поселком № 3». Окрестные леса кишмя кишели медведями, и Настырный, по праву первостроителя, сам окрестил поселок. Название Медвежка привилось, стало бытовать в речи рабочих, потом перешло на бумагу и окончательно закрепилось в крупной надписи, любовно выведенной на фасаде железнодорожной станции. Один только главный инженер треста долго не принимал нового названия поселка, но потом и он в газетной статье похвастался на всю область отличным качеством строительных работ в Медвежке.

Комиссия при приемке признала поселок лучшим в леспромхозе, а о клубе Медвежки было записано в примечании, что это не только культурно-просветительное здание, но, возможно, даже и произведение искусства, о чем, однако, комиссия с уверенностью сказать не может, так как это выходит за пределы ее компетенции.

Строил клуб в Медвежке знаменитый мастер Яков Чудов, более известный под именем вологодского колдуна или Чудодея Чудодеича. До войны артель Чудова кочевала по всей стране, переходя с одной большой стройки на другую. Лучшие плотники мечтали попасть в артель Якова Чудова. По слухам, молодой Илья Настырный до поступления в техникум работал с Чудодеичем и тот был первым его учителем в плотничном деле. Передавали как достоверное, что Яков готовил Настырного себе в преемники, начал уже исподволь приоткрывать ему секрет вологодского деревянного кружева. Мастер отзывался об Илье так: «Топоришко парнишку слушается!» – что в устах скупого на слова Чудова было высшей похвалой.

А потом будто бы Настырный променял артель на учебу в строительном техникуме, и дружба его с Чудовым расстроилась. Как бы то ни было, когда Настырный стал после войны прорабом Медвежки, он выписал к себе Чудова. Вологодский мастер к тому времени сильно постарел, давно уже распустил артель и доживал свой век у дальних родственников. То ли не по вкусу пришелся ему хлеб у родичей, или в самом деле питал он слабость к бывшему своему ученику, но Чудов сразу откликнулся на призыв Настырного.

Для посрамления всех других поселков надо было прежде всего перещеголять хваленый сижемский клуб с венецианскими окнами – вместительный, но неуютный, а зимой к тому же еще и холодный из-за неучтенной архитектором разницы между климатом Венеции и Сижмы.

Чудов выстроил в Медвежке клуб – расписной теремок, и сразу же закатилась слава центрального клуба леспромхоза в Сижме. Вдоль всего карниза мастер пустил широкой полосой знаменитое вологодское деревянное кружево, двумя узорными полотенцами ниспадавшее к ступенькам главного входа. Тонкостью кружевного рисунка Чудов превзошел самого себя. Глаза отказывались верить, что такую красоту можно вырезать из обыкновенного дерева. Должно быть, понимал старый мастер, что недолго еще осталось ему чувствовать в руках живую тяжесть топора, и напоследок вложил в свою работу всю душу, чтобы изумились люди и запомнили: жил на свете Яков Чудов, простой русский человек, с незавидной рыжей бородой-мочалкой, но не зря топтал он землю и уж раз выбрал себе ремесло, так вник в него до конца, до самой сокровенной глубины, которая не каждому открывается; любил он и умел работать, строил прочно и красиво – себе во славу, людям на пользу и заглядение…

Настырный, закончив строительство поселка, уже собирался уезжать из Медвежки, когда на охоте погиб начальник лесопункта. Временно, пока не подыщется новый начальник, Чеусов поставил во главе лесопункта Настырного. И тут произошло то, что одни называли случайностью, другие – недоразумением, третьи – жульничеством: лесопункт под руководством новичка Настырного стал работать лучше, чем при старом, опытном начальнике.

Это было летом сорок восьмого года, когда началось коренное техническое перевооружение лесной промышленности. Старые производственники относились к электропилам недоверчиво, да и было отчего: привычные, давно испытанные лучки давали бóльшую выработку, чем неумело применяемые электропилы. «Машинобоязнь» была в разгаре. Сначала директоры леспромхозов и начальники лесопунктов отказывались брать электропилы. Но их заставили, и тогда тяжелые, двадцатикилограммовые новинки осели на складах, без дела ржавели там. В тех бригадах и лесопунктах, где электропилы все-таки пускали в ход, они работали хуже лучковых и даже поперечных пил, часто простаивали и ломались. А у Настырного работали без поломок. И как работали!

Через месяц Медвежка вышла на первое место в леспромхозе, а к началу осенне-зимнего сезона отвоевала переходящее красное знамя райисполкома, которое оспаривалось всеми лесопунктами трех леспромхозов, находящихся в районе. Знамя прочно обосновалось в клубе-теремке и больше уже его не покидало, так что начальникам других лесопунктов ничего другого не оставалось, как завистливо шутить, будто