Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

спала, днем забегал домой обедать, самое большее на полчаса и то лишь в те дни, когда не уезжал на участки, а вечером Софья часто ложилась спать, так и не дождавшись его прихода. Она стала подозревать, что Геннадий понимает, чего она от него ждет, но нарочно старается реже оставаться с ней наедине, избегая почему-то откровенного разговора.

Уверенность Софьи, что у мужа после ее приезда все наладится, начала ослабевать. День проходил за днем, и она все чаще стала замечать в глазах у Геннадия знакомое уже ей виноватое и жалкое выражение, которое так сильно поразило ее при первой встрече и которое, как она думала, ей удалось на веки вечные изгнать из его глаз.

Рукоятка с тормозом, прикрепленная к люльке, действовала все так же безотказно, и, дотрагиваясь до нее, Софья всегда вспоминала тот вечер, когда Геннадий самоотверженно выстругивал эту палку: купание Андрюшки, захваленные оладьи и свои горделивые мысли о том, как она в скором времени станет незаменимой помощницей мужа. Ей было жаль сейчас своих тогдашних хороших мыслей и того победоносного ощущения жизни как горной дороги, успешно преодолеваемой ею с Геннадием. А теперь Софья трезво думала, что несколько поторопилась в тот вечер с выводами. Ей вспомнилась милая девочка Александра Романовна, с ее любовью искать целое по части. Нет, в жизни, оказывается, совсем не так-то легко находить целое по части…

Это было первое серьезное затруднение за все время ее замужества. Раньше Софья в глубине души гордилась своей способностью предвидеть всякие случайности, но сейчас вынуждена была себе признаться, что такой случайности она никогда и выдумать не могла. После отъезда мужа из Ленинграда она иногда задумывалась над возможными осложнениями в своей жизни и не очень серьезно, а так, в порядке теоретически допустимых вариантов, предполагала, что между нею и Геннадием может стать какая-нибудь женщина – этакая краснощекая северянка, противостоять чарам которой у Геннадия не хватит силы. Но даже тогда Софье было абсолютно ясно, что` ей надо делать: она спокойно пожелала бы легкомысленному Геннадию счастья в его новой любви, а сама занялась бы своими школьниками, попросив на прощание не писать ей и не беспокоиться о воспитании Андрюшки. А что делать теперь, когда противник, вклинившийся между нею и Геннадием, был Софье совершенно неясен, она решительно не знала и выжидала первого, все разъясняющего шага мужа, а он не спешил делать его.

Говорить со Степанидой Макаровной или еще с кем-нибудь из посторонних людей Софье не хотелось. Ей казалось: все удивятся, почему Геннадий сам ничего не рассказывает своей жене, и еще подумают невесть что об их отношениях.

А внешне дни ее текли вполне благополучно и размеренно. Она нянчила Андрюшку, готовила обеды, которые всегда нравились Геннадию, ходила в магазин. Некоторые домохозяйки уже здоровались с ней на улице, а молодцеватый, с лихими казацкими усами продавец магазина уже называл ее по имени-отчеству и все норовил, вопреки явному нежеланию Софьи, отпустить ей товар вне очереди. К ней уже все привыкли, считали своей, сижемской, а у Софьи было такое чувство, что она здесь чужая и другие только по слепоте этого не видят.

В те редкие минуты, когда Софья встречалась все-таки с мужем, они, конечно, не молчали, а разговаривали. И тут как-то само собой у них установился определенный режим в разговоре, разграничение тем на допустимые и запретные. Хотел этого Костромин или нет, но все его мысли и интересы так сильно были поглощены работой, что он то и дело невольно сбивался с допустимых вопросов на запретные и упоминал о своей работе. И каждый раз, спохватившись, он сейчас же сворачивал в сторону от этой опасной для разговора области.

В Ленинграде у них вошло в привычку каждый вечер рассказывать друг другу о всех событиях минувшего дня. Софья всегда была в курсе институтских дел мужа, а Костромин знал фамилии всех отличников в ее классе. Эти ежевечерние беседы назывались у них «семейными консультациями». Софья пыталась и здесь, в Сижме, возобновить «консультации», но из этого ничего не вышло. Ее новости стали скуднее: Андрюшка, магазин, кухня; а Костромин отделывался общими фразами и явно спешил поскорее закончить нежелательную ему беседу.

Как-то раз в конце недели Костромин пришел домой раньше обычного.

– Получка! – громким и неестественно веселым голосом объявил он, вытащил из кармана пухлую пачку денег и с шутливым поклоном протянул их Софье. – Хозяйке на наряды, детишке на молочишко!

– Ты себе больше возьми, – сказала Софья, она видела, что для себя Геннадий отделил совсем тоненькую пачку денег. – Тебе ведь часто приходится обедать на участках, и потом – папиросы…

– Хватит, на все хватит! – заверил ее Костромин.

Софья обиженно замолчала: это он нарочно отдает ей так много денег, желая откупиться ими от неприятного для себя разговора… Или может быть, ему стыдно было получать за свою плохую работу такую большую плату, эти деньги жгли ему руки и он спешил поскорее отделаться от них?..

А Костромин, словно догадываясь о мыслях Софьи, смущенно кашлянул и с деланой лихостью в голосе предложил:

– Знаешь, я сейчас пойду куплю вина, закусок, сладости, и мы с тобой хоть и с опозданием, но отпразднуем нашу встречу. Все-таки жены не каждую неделю приезжают к мужьям в тайгу!

В дверь постучали. Вошел маленький рассыльный Никиша в больших валенках и сказал тем строгим голосом, который он всегда пускал в ход, когда сообщал распоряжения высшего начальства, что управляющий трестом вызывает директора и главного инженера леспромхоза к телефону. Утром Сижма передала в трест очередную декадную сводку, и сейчас Костромин поморщился, предчувствуя неизбежный нагоняй.

– «Кубики! Кубики!» – передразнил он управляющего, надевая полушубок. – Вот и отпраздновали встречу! Ты меня не жди. Ужинай и ложись спать. Дед Мороз быстро ругаться не умеет, а потом еще милейший Роман Иванович будет в жилетку плакать, так что я не скоро… Отложим наш пир до другого, более удачного случая.

2

В этот день нагоняй управляющего был особенно бурным и беспощадным. Директора Дед Мороз обозвал старой шляпой, которая дальше своего носа ничего не видит, а Костромину сказал:

– Вы – злостный неплательщик. Государство учило, учило вас, вкладывало научный и всяческий иной капитал, а вы не только ссуды назад не возвращаете, но даже проценты плохо платите.

Управляющий пообещал в ближайшее время выкроить несколько деньков и на самолете прилететь в Сижму, чтобы на месте посмотреть, как горе-директор и незадачливый инженер руководят леспромхозом.

– И прилетит! – мрачно подтвердил Чеусов. – По телефону он хоть телефонисток стесняется, а с глазу на глаз такое наговорит – на голову не наденешь!

В это время за