Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

Так стоило ли огород городить? Не является ли пресловутая энциклопедичность простым пережитком прошлого, когда инженер в лесу был редкостью и ему одному приходилось решать все вопросы? Не пора ли уже лесной промышленности отказаться от ненужной и малонадежной «широты профиля» своих кадров и готовить «узких», то есть квалифицированных специалистов?..

Со смешанным чувством признательности и сожаления закрыл Костромин синюю книжицу, спрятал ее в дальний угол чемодана. Для него все это было уже пройденным этапом, но сколько еще его младших товарищей до сих пор самозабвенно зубрят формулы и твердо убеждены, что организации труда как науки не существует, – важен широкий инженерный кругозор, а все остальное приложится.

Костромин представил: все его бывшие однокурсники разъехались по стране, сидят сейчас в леспромхозах, и каждый в одиночку наверстывает упущенное, заполняет огрехи институтского образования, набело переписывает «черновик инженера». Некоторые, наверно, думают, что не повезло только им одним, – не догадываются, что их однокашники переживают сейчас то же самое. Пока учились – держались вместе, а окончили институт – разбрелись по всей стране, потеряли связь.

Выпускникам предыдущих лет тоже пришлось все это испытать. И почему ни один из них не сообщил в институт о своих трудностях? Стыдились? Неужели и инженеры будущих выпусков пойдут этим длинным окольным путем?

Костромин решил написать письмо в партбюро института, поделиться своими мыслями. Он не был наивным человеком и понимал, что одним письмом не удастся выправить положение, существующее уже долгие годы. Что ж, пусть это письмо будет хотя бы сигналом. Еще лучше, если бы написал каждый из его однокурсников, а не напишут – пусть в институте задумаются хотя бы над его письмом. Паникером он никогда не был, и уж если ему, отличнику и постоянному обитателю факультетской доски почета (друзья шутили: «Костромин, ты долго еще жилплощадь на доске занимать будешь? Когда прописка кончится?»), так трудно, то как же справляются другие?

Костромин сел за письмо в тот же день, но за один присест написать не удалось – помешали дела.

6

Как врачи к больному, зачастили в Сижму уполномоченные и представители из района, области, министерства.

– Горе невыполняющим план! – говорил Чеусов.

Уполномоченные были люди опытные, у каждого из них давно уже выработались свои приемы и привычки. Отметив командировочные удостоверения, одни из них ехали прямо в лес, другие шли в бухгалтерию, третьи обосновывались в диспетчерской и названивали оттуда по участкам. Но все они без исключения считали, что во время их командировки леспромхозовский аппарат, забросив свои текущие дела, должен работать только на них: сопровождать в поездках, писать сводки, давать объяснения.

Чеусов делил уполномоченных на буйных и тихих. Первые много шумели, грозились вывести руководство леспромхоза на чистую воду; самые непримиримые даже обещали засадить директора и главного инженера за решетку. Тихие мало разговаривали, никогда не повышали голоса, но старались все «взять на карандаш» и уезжали с целым ворохом объяснительных записок и актов. Чеусов трепетал перед буйными, а Костромин побаивался тихих.

А в общем, все уполномоченные были на одно лицо, и уже на другой день после того, как они, не забыв отметить командировочных удостоверений, покидали Сижму, их почему-то трудно было вспомнить.

Костромину пришлось познакомиться с двумя уполномоченными.

Один был маленький, сухонький старичок, безобидный и незаметный. Он приехал из главка, и Костромин поначалу удивился, зачем там держат таких ветхих старичков. Уполномоченный главка никого ни о чем не расспрашивал, не требовал сопровождающих, а сам шел или ехал, куда ему хотелось, и удивительно быстро обследовал весь леспромхоз.

Старичок пробыл в Сижме ровно три дня, но за это время успел обойти все поточные линии, облазил все штабели древесины на нижнем складе, наведывался в депо и ремонтную мастерскую, целую ночь просидел рядом с диспетчером, наблюдая, как тот руководит движением поездов. Его видели даже на старых лесосеках, где валка леса проводилась еще летом: он ковырял там палочкой снег, искал и находил несожженные порубочные остатки. Уполномоченный ничему не удивлялся, не возмущался, а только доставал маленький блокнотик и тоненьким карандашиком делал короткую, как воробьиное чириканье, запись.

Случилось так, что Костромин вместе со старичком приехал на Седьмой километр и не мог удержаться от смеха, когда увидел, что уполномоченный главка первым делом осмотрел уборные лесопункта.

– А вы, молодой человек, между прочим, зря смеетесь, – наставительно сказал старичок. – Если в уборной чисто, так можно и на производстве найти порядок. А уж коль скоро в уборной грязь, я вам голову даю на отсечение, что отыщу неполадки и в работе. Барометр-с!

Перед отъездом из леспромхоза старичок попросил Костромина подписать «актик». «Актик» был уже отпечатан на машинке, хотя в Сижме была только одна пишущая машинка и все знали, что секретарша директора командированным ничего не печатает. На добрых десяти страницах была досконально описана вся работа леспромхоза и каждый факт снабжен примечанием: чья вина, кто недосмотрел. Костромин узнал о своем леспромхозе многое такое, о чем даже и не подозревал, понял, что старичок на своем веку обследовал уйму предприятий, и без споров подписал «актик».

– Эх, молодо-зелено! Вы бы хотя в примечании оговорили, с чем не согласны, – доброжелательно посоветовал старичок, дал Костромину свой адрес и просил, когда тот будет в Москве, запросто заходить к нему в гости.

Второй уполномоченный вывел Костромина из себя. По классификации Чеусова, уполномоченный этот принадлежал к категории буйных. Фамилия его была Усатов, и под стать фамилии он носил длинные пышные усы. Придирчивость и шумно-показная деятельность Усатова навели Костромина на мысль, что у того на основной работе были крупные неприятности и он надеется в Сижме загладить вину и выслужиться.

Сначала Усатов навалился на Чеусова. Оробевший Роман Иванович удрал от уполномоченного на самую дальнюю поточную линию. Тогда Усатов поднял на ноги весь производственный отдел и всю бухгалтерию, заставил писать для него сводки и составлять таблицы. Пока перепуганная бухгалтерия совместно с производственным отделом, который еще пытался храбриться, забросив все свои текущие дела, корпели над его заданием, Усатов стал охотиться за главным инженером леспромхоза и поймал Костромина на станции.

– Немедленно напишите объяснительную записку по поводу простоя тракторов, – приказал Усатов.

– Сейчас я поеду в лес, – спокойно сказал Костромин. – Вечером вернусь, напишу.

Он пошел было к мотовозу, но Усатов остановил инженера:

– Напишите немедленно – иначе…

– Что иначе? – заинтересованно спросил Костромин, оборачиваясь.

– Член партии? С какого года?

– С сорок первого, а что?

– Рановато!.. Рановато загордились, товарищ инженер!

Костромин прикинул, не загордился ли он на самом деле, и, решив, что нет, еще не загордился, с большим удовольствием сказал:

– Идите вы