Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

положим, еще не поздно: молодой, сорока лет нету. А из меня какой курсант? Вот и молчим. Уж лучше промолчать, чем на старости лет вдали от семейства и хозяйства за парту садиться.

Все мастера были пожилые, опытные, с большим стажем работы. Но опыт у них был старый. Они превосходно разбирались в пороках древесины, безошибочно умели на глаз определить диаметр и длину бревна, наизусть помнили ходовые страницы кубатурных таблиц. Всего этого было вполне достаточно для леспромхоза прежнего типа – с ручной валкой леса и конной вывозкой. А для такого механизированного леспромхоза, как Сижемский, этих знаний было уже мало.

И получалось так, что передвижные электростанции, трелевочные тракторы, лебедки и электропилы работали в лесу без контроля. Участковые механики были по горло заняты в мастерских ремонтом неисправных механизмов и на лесосеку заглядывали редко. Начальники лесопунктов и директор леспромхоза все свое внимание уделяли вывозке, ибо трест судил об их работе не по тому, сколько древесины заготовлено в лесу или собрано на верхних складах, а по «кубикам», вывезенным на нижний склад и сданным приемщикам сплавной конторы.

Новому главному инженеру достался самый узкий и заброшенный участок леспромхозовского фронта работы.

2

Однако «сесть на технику» Костромину не удалось.

Он успел только побывать на двух лесопунктах и собирался в Медвежку к Настырному, когда Чеусов, виновато скосив глаза, попросил инженера снова съездить на Седьмой километр. Там скопилось много порожняка, и следовало на месте разобраться, почему его не нагружают. Затем пришлось поехать в районное село, чтобы уладить конфликт с лесхозом – хозяином сижемских лесов. Не успел Костромин вернуться из лесхоза, как надо было сломя голову мчаться на Восемнадцатый километр, где по неизвестной причине уже полдня не работала целая поточная линия.

А там и пошло: сегодня – одно, завтра – другое. Снежные заносы, поломки механизмов, споры со сплавщиками – приемщиками древесины, телефонная ругань с техснабом треста, не обеспечивающим леспромхоз запасными частями. Костромин утром не знал, где будет вечером. Чеусов и его включил в борьбу за «кубики», а так как вывозка шла круглосуточно, то даже и спать приходилось урывками и большей частью не дома.

В пути, на небыстрых и тряских сижемских поездах, в минуты вынужденного безделья, Костромин пытался разобраться в происходившем, найти ошибку. Может быть, ему не надо было с самого начала проверять, почему на Седьмом километре не грузят порожняк, и не ехать в лесхоз? Нет, все это нужно было сделать – если не ему, так кому-нибудь другому. Лишней работы они с Чеусовым не делали. Но они чинили уже поломанное, латали уже продырявленное, устраняли задержки в движении «кубиков» от пня к нижнему складу только тогда, когда эти задержки уже возникали. Они занимались тем, что лежало на поверхности, а задача состояла в том, чтобы проникнуть вглубь работы и на месте, у источника, пресечь самую возможность бесчисленных поломок и задержек. Но как это сделать – Костромин не знал. Они с Чеусовым едва успевали устранять каждодневные неполадки – где уж тут было думать о коренном пересмотре всего режима работы.

Иногда вспоминалась наивная студенческая мечта об отстающем предприятии, которое благодаря его умелому руководству выходит в передовые. Костромин много дал бы сейчас, чтобы Сижемский леспромхоз был на самом деле средним и благополучным, как ему говорили в тресте, а не таким, каким он его застал.

А в общем, инженер знал, что долго так продолжаться не может. Если они сами не найдут выход, им помогут или заставят найти выход другие. На этот счет Костромин не заблуждался и понимал, что ни трест, ни райком партии с нарастающим отставанием леспромхоза мириться не будут. Они пока ограничивались телефонными звонками, учитывая, видимо, неплохие результаты работы леспромхоза в прошлом году и надеясь, что сижемцы сами выправят положение.

Один только лесопункт Медвежка, возглавляемый Настырным, не причинял хлопот ни директору, ни главному инженеру. День за днем, невзирая на погоду и отсутствие запасных частей, Медвежка давала «кубики», выполняя свою долю завышенного плана, на который Чеусов сваливал вину за плохую работу леспромхоза.

Настырный слыл счастливцем. Электростанции у него не простаивали, тракторы не ломались, как на других лесопунктах, даже снег – стихия! – и тот, казалось, не имел власти над Медвежкой. Когда узкоколейку на всех подходах к верхним складам заметали сугробы и паровозы не могли пробиться к древесине, Настырный вдруг сообщал:

– Забирайте груженые платформы, направляйте порожняк, путь свободен.

Леспромхозское начальство редко заглядывало в Медвежку, так как всегда находилось неотложное дело на отстающих лесопунктах. Мастера и рабочие Медвежки гордились прижившимся у них переходящим красным знаменем, хвастались своей автономией. Задиристая молодежь при встречах высмеивала своих сверстников с Седьмого или Восемнадцатого километра и не признавала ничьих авторитетов, кроме авторитета Настырного. Пожилые рабочие Медвежки любили похвастаться своими заработками и жалели всех, у кого нет такого хозяина, как их орел Илья Семенович. Рабочие других участков в отместку прозвали медвежцев «топтыгами», а лесопункт – вотчиной Настырного. «Топтыг» упрекали в полной потере самостоятельности, говорили, что без разрешения Настырного они и дохнýть не смеют.

За первый месяц работы в леспромхозе Костромин только один раз побывал в Медвежке, и то случайно. Как-то поздно вечером он поехал на Седьмой километр, чтобы ускорить затянувшуюся там погрузку. Он рассчитывал пораньше вернуться с груженым составом в Сижму и выспаться. Но на Седьмом километре выяснилось, что древесины на лесопункте хватило лишь на половину платформ, а остальные можно будет нагрузить только завтра. Костромин связался по телефону с диспетчером, и тот доложил, что минуту назад Настырный потребовал паровоз.

«Зазнался!» – решил Костромин. Он хорошо помнил, что порожняк в Медвежку был направлен недавно и там никак не могли так быстро закончить погрузку. «Узнал, что на нижнем складе нет паровозов, вот и требует», – подумал он и велел машинисту на всех парах мчаться в Медвежку, чтобы доказать Настырному, что видит его насквозь и не даст себя провести.

Костромин предполагал, что застанет в Медвежке беготню и сутолоку, был уверен, что Настырный уже знает о его выезде к нему и теперь торопит рабочих с погрузкой. Но Костромина поразило безлюдье и тишина Медвежки. У штабелей верхнего склада одиноко стояли три груженые платформы, остальных платформ нигде не было видно. «Угнал в лес от позора!» – решил Костромин. Бросилось в глаза здание станции – маленькое, аккуратное, похожее на игрушечный теремок. На фасаде маленькой станции крупными буквами было написано: «Медвежка», и ниже чуть помельче – год постройки. У входа в станцию висел маленький бронзовый колокол. По ярко освещенному, очищенному от снега перрону прогуливался дежурный – молодой человек в железнодорожной шинели