Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

– Ай да строитель! – только и сказал Чеусов, не интересуясь, каким путем Настырный добился успеха.

Директор опасался, что прораб не захочет навсегда остаться в Медвежке. Но время шло, Чеусов давно уже перестал искать нового начальника для Медвежки, а Настырный и не думал бросать свою работу.

Старые производственники на других лесопунктах и в леспромхозе не признавали Настырного. Они считали его выскочкой и счастливчиком, а успех объясняли случайностью и хорошим подбором рабочих в Медвежке.

У Настырного действительно был нюх на людей. Гастролеры и лодыри в Медвежке не уживались: они или бросали лодырничать, или очень быстро покидали негостеприимный для них лесопункт. Сезонники у Настырного охотно переходили в кадровый состав, устраивались надолго, не помышляя о переездах, смело брали ссуды под индивидуальные дома, строились, разводили огороды, покупали коров и коз.

На особом учете у Настырного состояли все хорошие работники с других участков, и при первой возможности он перетаскивал их в Медвежку. Сам знатный тракторист Мезенцев несколько раз просился к Настырному, но Чеусов держал его поближе к Сижме, чтобы козырять им перед разными представителями и корреспондентами.

Злейший враг Звездочкина – комендант Медвежки – все время разъезжал по другим лесопунктам и высматривал хороших специалистов. Бывало так: приходил он к начальнику лесопункта на Восемнадцатом километре и просил отпустить в Медвежку безобидного старика-сторожа, пользы от которого не предвиделось никакой, а, кроме того, неоднократно замечалось, что тот спит на дежурстве. Начальник лесопункта с ехидной радостью отпускал сторожа, в полной уверенности, что на этот раз Настырный дает маху. А через неделю выяснялось, что старик, которого переманила Медвежка, углежог первейшей квалификации и кузнецы со всех участков наперебой молят Настырного отпустить им хотя бы корзину чудесного угля.

Так из месяца в месяц и повелось в Сижемском леспромхозе: отставали два лесопункта – Седьмой и Восемнадцатый километры, и постоянно шел впереди один – Медвежка.

2

Сойдя с поезда в Медвежке, Костромин первым делом обошел станцию. Ему хотелось найти своего знакомца – юного дежурного в красной фуражке. Однако инженер не увидел будущего студента-железнодорожника ни на чисто подметенном перроне, ни в крохотном зале ожидания, ни в служебном помещении, на стене которого плакат с текстом гимна по-прежнему соседствовал с чертежом парового котла узкоколейного паровоза. Сегодня дежурил пожилой инвалид с пустым рукавом, заправленным за пояс. На голове нового дежурного сидела самая обыкновенная шапка-ушанка, и Костромин убедился, что ночной знакомец говорил ему правду: красная фуражка была его личной собственностью.

Настырного инженер нашел в конторе. В разгар рабочего дня, когда начальники других лесопунктов надсаживали голос по телефону или проливали семь потов в беготне по верхним складам, разыскивая древесину для отгрузки, Настырный сидел в тихом кабинете и читал газету. Это и понравилось Костромину, и чем-то задело его. «Больно уж задается своим выполнением плана», – осудил инженер и с завистью подумал: настанет ли такое время, когда он сам сможет вот так же, среди дня, развернуть у себя в кабинете газету, уверенный, что все идет как надо?

На совещании в леспромхозе Костромин не успел как следует рассмотреть Настырного, но, судя по рассказам о нем как о примерном хозяине, инженер думал, что тому давно уже перевалило за сорок лет. Сейчас он сильно удивился, разглядев, что прославленный начальник Медвежки никак не старше его самого. Костромин воспринял это как еще одно напоминание о своей бесталанности.

Он пристально смотрел на начальника передового лесопункта, надеясь прочитать на его лице секрет хорошей работы. Но круглое добродушное лицо Настырного ничего ему не сказало.

– Наконец-то отыскали к нам дорогу! – приветствовал инженера Настырный, поднимаясь из-за стола.

Только теперь, вблизи, Костромин увидел, насколько высок начальник Медвежки. Костромин сам был росту выше среднего, но рядом с Настырным казался подростком. «Метров до двух вымахал, чертушка!» – прикинул инженер. Он представил себе, как смешно, наверно, выглядит сейчас со стороны: стоит возле великана и снизу вверх засматривает ему в лицо. Костромин нахмурился, машинально отступил на шаг и сказал требовательно:

– Показывайте свое хозяйство. Все, что у вас есть, показывайте!

Настырный повел инженера в лес, показал свои поточные линии. Нигде ничего особенного, необычного Костромин не отыскал. Не увидел он и спешки, лихорадочной торопливости, заметного желания во что бы то ни стало обогнать другие лесопункты. Люди спокойно делали привычную, освоенную работу: электропильщики валили лес, сучкорубы обрубали сучья, трелевщики – трелевали. Даже самый вид рабочих Медвежки как бы говорил: «Все это очень просто. Попробуйте – и убедитесь!»

Успевали здесь не потому, что знали какой-то особый секрет, открытый Настырным. Все было и проще, и сложней. Костромин не нашел в Медвежке давно уже примелькавшихся ему на других лесопунктах помех в работе: высоких пеньков на волоках, сырых газогенераторных дров для «котиков», перебоев в подаче тока электропилам. Медвежцы привыкли к размеренному труду изо дня в день, без затяжной «раскачки» в первой половине месяца и обессиливающей штурмовщины – во второй.

Трудно было один раз наладить дело, пустить лесопункт на полный ход, а потом оставалось только следить – чтобы нигде не тормозило и все винтики были на своем месте.

– Илья Семенович, а с чего вы начали, когда возглавили участок? – делано равнодушным голосом спросил инженер.

На миг у него даже сердце учащенно забилось от волнения. Вот сейчас Настырный раскроет ему свой секрет, и он по образцу Медвежки перестроит весь леспромхоз.

– С чего начал? – усмехнулся Настырный, нагибаясь и подальше оттаскивая от трелевочного волока кабель, чтобы его не задел трактор. – Между прочим, после Следникова вы первый, кто меня об этом спрашивает… Когда я начинал работать, в лесу и слыхом не слыхали о поточных линиях. Лесозаготовки велись мелкими бригадами, разделения труда в бригаде почти не было – и в результате электропила работала в день два-три часа, а остальное время лежала на пенечке… Человек я, надо вам сказать, недоверчивый… – Настырный запнулся, точно боялся, что Костромин посчитает его заявление хвастовством. – Да, недоверчивый! – упрямо повторил он. – И особенно не люблю, когда разные специалисты пугают новичков спецификой своего труда и прочими там традициями. На мое счастье, никаких лесных традиций я не знал и к делу подошел попросту: раз пила в рабочие часы на солнышке греется – значит, непорядок. Взял да, недолго думая, укрупнил бригады, освободил мотористов электропил от подсобных работ – и выработка сразу пошла в гору. Вот и все. Потом, конечно, пришлось заниматься и другими вещами, но начал я именно с этого.

«Укрупнил бригады и освободил мотористов от подсобных работ», – повторил про себя Костромин и насупился. Не помог ему Настырный!