Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фермерский дом, в отличие от остальных, которые, казалось, были построены за последние пару лет, простоял тут десятилетия.
– Он наш, – сказала Джерилин. – А еще это место собраний.
– Церковь?
– На самом деле у нас нет настоящей церкви, – ответила ему Реби. Заговорив, она обернулась и придвинулась к Шэду. Расслышать ее было трудно, даже когда она говорила ему на ухо. – Только большая комната со скамьями в задней части дома.
– Ваш отец – проповедник?
– Думаю, можно и так сказать, хотя любой может проповедовать, если хочет. Остальные прихожане, ну, они больше, чем просто соседи. Многие – родственники, другие стали частью семьи через брак. С каждым годом такое случается все чаще.
– На лове что, была вся ваша деревня?
На это Джерилин улыбнулась:
– Мама с парой женщин остались тут, чтобы приготовить ужин.
Один вопрос вел к другому. Шэда начал раздражать вопросительный тон собственного голоса, но он не унимался:
– Это для вас праздник? Какой-то святой день?
– Каждый месяц или около того мы охотимся на змей. Безо всяких особых дат, честно говоря, в любое время, когда папа и остальные будут в настроении для праздника.
– И что вы со всеми ними делаете? Со змеями.
Реби снова скользнула к его лицу. Девушка понятия не имела, что означают слова «личное пространство». Какой бы сексуальной она ни была, это все равно действовало на нервы.
– Папа немного проповедует, потом все молятся и во время службы берут в руки гремучих змей. После мы их выпускаем, а затем снова ловим. – Она откинула волосы в сторону и наклонила голову, чтобы Шэд смог разглядеть шрамы от зубов возле горла.
– Господи Иисусе, – сказал он. – Какого черта змеи делали на твоей шее?
– Мне просто нравится танцевать со змеями в волосах и на плечах.
Джерилин, нахмурившись, грубо оттащила сестру.
– Мы же не нарочно позволяем кусать себя. Мы не дураки и не верим, что Бог защитит нас от яда лишь потому, что наши души чисты. Это просто еще один способ воздать должное Господу. За годы у нас появилась устойчивость к яду, так что все не так страшно, как кажется. Говорила же, в Лощине это приняли бы за колдовство.
Блузка Реби промокла насквозь. Девушка подошла к Шэду и слегка подтолкнула его, чтобы он почувствовал вес ее груди, прижалась, стараясь обратить на себя внимание. Он оценил. Справа от его лица струились волосы Реби, а слева – Джерилин.
И все же, когда жизнь становится похожа на уже знакомую тебе историю, приходится притворяться, что ты не в курсе. Сколько парней в тюрьме рассказывали, как трахали двух сестер сзади, спереди, справа налево, и о кошачьих драках, которыми это заканчивалось? Блок «С», опьянев от браги, слушал о том, как приезжали копы и влезали между двумя размахивающими лезвиями дамочками. Как зеленого новичка полоснули по лицу и он с воплями брызгал кровью во все стороны. Как в дело вступали дубинки и наручники, как из коридора появлялись парамедики, а рассказчик просто лежал бухой на кровати и наблюдал за происходящим. В блоке «С» хохотали до упаду, истории о сестричках здесь никогда не надоедали.
Реби схватила Шэда за руку и потащила вверх по ступенькам веранды.
– Мы припозднились. Похоже, вот-вот начнут.
– Все будет хорошо, – сказала Джерилин. – Все будут рады, что мы привели нового друга.
Сестры направились к входной двери, а Шэд остановился как вкопанный и уставился в холл перед собой. Вокруг него вновь смыкались тюремные стены. Девушки потянули его сильнее, но он не сдвинулся с места.
Из холла поманила рука Меган, и Шэд наконец шагнул вперед.
В доме оказалось вовсе не темно. Шэду даже пришлось прикрыть глаза, переходя из полумрака непогоды в ярко освещенную комнату. Его внезапно окружил шум: голоса, звон столового серебра и дребезжание окон, по которым барабанил дождь.
– Присаживайся, – сказала Реби, принеся ему полотенце.
– Весь поселок собирается и обедает вместе?
– Иногда. Малышей укладывают спать сразу после лова.
– Уверена, что никого не огорчит мой приход?
– Ты совсем себя не знаешь.
– Многие скажут, что ты права.
– Думаешь, что наделаешь шуму, Шэд Дженкинс, – сказала Джерилин. – Нет. Можешь не беспокоиться. Никто тебя не обидит.
– Извините, но с тех пор, как я последний раз ужинал в кругу семьи, прошло много времени.
– А твоя собственная семья?
– У меня ее больше нет.
С небрежной грацией Джерилин повела его по коридору вглубь дома. Они шли бок о бок, словно супруги, которые так долго прожили вместе, что уравновешивали друг друга. Отчего-то это казалось гораздо более естественным, чем то, что было у Шэда с Элфи. Мысль настолько тревожила, что у него перехватило дыхание.
Джерилин едва заметно замедлилась, подстраиваясь под его шаг. Шэд вытер дождевую воду, но не смог избавиться от озноба. Чуть отставшая Реби прижалась к его спине и подтолкнула вперед.
«Ладно, – подумал Шэд, – куда заведет эта игра? Когда я смогу сразиться с гремучими змеями и доказать, что я слуга Господа?»
Он вошел в комнату. Люди уже сидели за столом, первые блюда были поданы. Шэд расположился между сестрами, и его вступление в лоно семьи не вызвало особого волнения. Он насчитал двадцать пять человек, детей действительно не было видно. Некоторые подходили пожать ему руку, хлопали по спине. Парочка знала его по имени, много лет назад они были знакомы с па.
К Шэду подлетела женщина, обняла его и что-то сказала. Он не расслышал. Вокруг звучали разные имена, но он мало кого мог вспомнить. Таскеры. Йохансены. Бернберри. После тюремной столовой Шэд впервые обедал не один.
На стене висел Иисус Адского Пламени, который не ждал от тебя сочувствия. Ему не хотелось даже твоей любви. Он просто хмурился от боли и гнева, давая понять, что находится тут с единственной целью – заставить тебя встретиться лицом к лицу с твоими злодеяниями и слабостями. Иисус Адского Пламени почти улыбался. Он хотел видеть твое падение.
Шэд слегка удивился. Он думал, только католики увлекаются распятиями. Если здесь и было распятие, то он ожидал увидеть змей, обвивших изможденную фигуру, хватавших Мессию за ноги, свернувшихся у подножия креста.
Но других идолов или изображений змей нигде не было. Верили ли змеиные проповедники в то, что святой Патрик был хорошим человеком, раз изгнал гадюк из Ирландии, или считали его поступок возмутительным?
Вот о какой ерунде
