Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Однако больше всего удивило слушателей – да и лектора, – что я, по сути, опроверг существование «еврейского вопроса» среди нас, среди евреев. У нас, утверждал я, есть вопрос безопасности, занятости, воспитания и образования, вопрос уважения и свободы, но не «еврейский вопрос», он существует только для них – для других народов. Сионизм – это вопрос свободы, независимости и появления евреев, которые хотят жить как люди, как свободные люди, жить вместе в своей стране, без «еврейского вопроса», без того, чтобы ее существование воспринималось другими как «проблема» и было темой их споров и причиной их «бед».

Рассматривая третий вопрос, я воспользовался определением моего оппонента – «революционные процессы» – и попытался на базе материала моих «еженедельных хроник» объяснить, чем обернется для евреев революция в эпоху антисемитизма, как будет выглядеть борьба евреев в новой России, ведь даже социалисты не признают не только нашего национального равенства, но и нашего существования как народа. Я слегка намекнул на возможное будущее в духе представлений Яакова Рабиновича на базе примеров из происходящего…

Наибольшее впечатление на товарищей произвели мои заключительные слова. Я сказал: «Уже двадцать пять лет, как огненная рука истории запечатлевает пред лицом евреев предупреждение: «Мене, мене, текел, уфарсин»{535}… Двадцать пять лет назад Перец Смоленскин прочел эту надпись и предупредил свое поколение о том, что «еврейский вопрос – вопрос жизни и смерти». События этих лет показали, что он правильно понял огненные буквы. Теперь нам остается еще 25 лет для того, чтобы что-то сделать. Процессы, о которых говорил мой оппонент, реальны, но с объективной точки зрения в них таится для нас опасность уничтожения, в буквальном смысле слова. Наша трагедия в том, что очень многие не знают даже алфавита, которым написана огненная надпись еврейской истории, – а претендуют толковать ее».

Товарищам понравилось мое выступление, хотя его завершение их не успокоило. «Слишком много пессимистических пророчеств! – сказал один из них – студент коммерческого училища и знаток Торы. – Исайя говорит: «Через шестьдесят пять лет…» (Исайя 7:8), а ты предрекаешь нам гибель через 25 лет!»

Мой оппонент признал, что моя концепция не банальна, а мой субъективистский пессимизм может иметь объективную ценность, и выразил готовность признать, что для евреев, подобных мне, в моих словах есть резон. Но большинство еврейского народа – особенно молодежь – подобны ему, и он уверен, что они пойдут за ним, по торной дороге истории, по пути развития и обновления.

Однако ему пришлось разочароваться в своих надеждах, по крайней мере в отношении Гадяча: большинство было на нашей стороне. Многие присоединились к нашему движению. Среди них – мои друзья Гогиль и Хаймович, которые тем временем успели получить аттестат зрелости и собирались поступать в университет. Мой младший брат Нахум тоже присоединился к движению и дал нам в пользование свою квартиру (у него была просторная квартира – а был он фотографом, и к нему приходило много гостей)…

Товарищи в Лохвице, Гадяче и Лубнах беспокоились о том, чтобы моя речь произвела впечатление, и даже опубликовали ее в виде брошюры, отпечатанной на гектографе. В этой небольшой брошюрке, похожей на прокламацию, в первый раз было указано имя, под которым я был известен в движении, – Давид.

В Гадяче мы тоже организовали кружки самообороны.

Вместе с Ансельмом Слуцким мы посетили состоятельных хозяев и смогли собрать деньги на приобретение пятидесяти стволов.

В то же лето я ездил и в Конотоп (Черниговской губернии). Товарищи организовали там забастовку в помощь фабричным и не знали, как из нее выйти. Специальный человек по имени Шмуэль Паперна приехал в Лохвицу, чтобы я заменил его в Родовке. Мы вместе поехали туда в товарном вагоне, опасаясь полиции. Я посовещался с товарищами, произнес речь перед бастующими и мирно завершил переговоры с хозяевами. В Конотопе жил мой дядя, Исраэль-Давид Динабург, младший брат моего отца. Он был уверен, что я загляну к нему, но я не заходил к родственникам и знакомым, так как не был уверен, что мой визит будет желанным. А они, мои родственники, ждали меня каждый день, но напрасно.

И именно в то время мне пришло срочное приглашение от моего дяди Пинхаса Островского из Рамен: он болен и просит, даже требует, чтобы я заехал к нему в Ромны по дороге из Конотопа. На следующий день, в 11 часов, я был в доме дяди. Дверь открыла его дочь, Эстер Гамзу. Вначале она не узнала меня. И правда: последний раз мы виделись семь лет назад.

Она обрадовалась моему приезду: «Папа был прав. Он был уверен, что ты приедешь. Он сказал: «Не может быть, чтобы Бен-Циан не приехал, когда ему передали, что я его зову». Дядя плохо себя чувствовал, но оделся и вышел в гостиную. Тети не было дома. Дядя осмотрел меня с ног до головы и сказал: «Ты сильно изменился и все же остался тем, который был. Почти таким, каким был. Я позвал тебя для важной беседы. Я должен выполнить заповедь «обличи ближнего своего». Эта заповедь написана неподалеку от запрета на соединение несоединимого, и упрекнуть я тебя хочу именно за этот грех, за тяжкий грех килаuм{536} (смешения), которого остерегались даже дети Ноя». И дядя громко возвестил: «Почему ты взял на себя соединить несоединимое: сионизм и социализм?!»

И в длинной речи начал объяснять мне, что «социализм опасен для евреев», для самого существования еврейства.

«Мы уже привели им "мессию и спасителя", и что из этого вышло? Ты знаешь, что Рамбам сказал про этого "мессию"? Ты же знаток Рамбама! Что "это привело к падению Израиля от меча и рассеиванию и унижению его остатков". И что "в день, когда он пришел в мир, умножились войны и кровопролитие, преследования, угнетения и уничтожение евреев, так как он ввел в заблуждение большую часть мира". Ты что, не знаешь, – сказал дядя, – что антисемиты уже начинают смешивать социализм с ненавистью к евреям? И кончится тем, что ненавистники Израиля примешают свою ненависть к социализму и победят. Поэтому сойди с этого пути! Все будет еще проще – соседи убьют нас, захватят наше имущество и объявят, что они воплощают принципы социализма! Это будет государственный социализм: они пойдут от дома к дому по распоряжению правительства, убьют нас и возьмут наше имущество. Правительство присоединится и даже будет организовывать этот «социализм». Боюсь я, что еще при нашей жизни нам доведется увидеть страдания мессианской эры, и только их…»

В таком духе он говорил долго – Талмуд и Каббала, хасидизм и палестинофильство, философия и мрачные пророчества о будущем соединении антисемитизма и социализма.