Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Подобное публиковалось каждую неделю, почти каждый день. Не все просачивалось в прессу, чтобы дать полную картину подготовки к погромам. Были газеты, предназначенные для деревни, для крестьянства: «Месяц», «Друг» и прочие, которые печатали специальные приложения или публиковали статьи, призывающие «русских людей, преданных Родине и всему православному народу», выступить против евреев. Эти издания читали тысячи человек, и на каждом номере было написано огромными буквами: «Читайте, распространяйте, действуйте!» Я помню, какое впечатление произвела на меня одна из статей, в которой рассказывалось об «осквернении святыни», в котором были повинны евреи: «они превратили свои синагоги и молитвенные дома в центры революционной пропаганды», так как «у этого народа нет ничего святого». Поэтому, говорилось в статье, следует искоренить в себе «русскую бесхарактерность» и сказать: «Этот народ ничего не исправит, кроме смерти!»

Житомирские погромы описывались русской прессой как «битва между православным населением, которое напало на евреев, и евреями, которые были подготовлены и отлично защищались (было убито 16 евреев), так как «знали, что их ожидает».

Пугающее впечатление произвел указ правительства о житомирских погромах. В первый раз было выпущено официальное сообщение о том, что «евреи тренировались в стрельбе в цель на портрете священной личности царя» и этим навлекли на себя гнев православного населения. Вместе с этим правительство признало, что еще 12 апреля волынский съезд партии социал-революционеров опубликовал призыв, в котором предупреждал о «планах правительства» по организации погромов и возложил личную ответственность за безопасность евреев на местные власти. Заявление правительства заканчивалось утверждением о том, что оно стремится предотвратить столкновение между христианским и еврейским населением. Министерство внутренних дел считает нужным посоветовать губернским властям, чтобы они объяснили разумной части еврейского населения управляемых ими губерний, что интересы безопасности еврейских масс требуют внедрять в сознание их единоверцев, вовлеченных в политическую борьбу, что их действия пробуждают враждебные чувства христианского населения.

Было понятно, что мы живем в эпоху, когда революционные настроения приобрели уже массовый характер, а правительство открыто организует массы на устройство еврейских погромов, чтобы таким образом противостоять революции.

Нам казалось, что у нас есть только один выход: организовать самооборону, вооружать и учить обращаться с оружием все еврейское население, а особенно, конечно, молодежь. Нам также было ясно, что надо каким-то образом задействовать в самообороне и нееврейское население и сделать так, чтобы оно осознало свою роль в этом процессе. Это казалось нам тогда возможным выходом, потому что пропаганда была направлена также против русской интеллигенции.

Прежде всего мы решили действовать самостоятельно. У нас были люди, и мы разбили их на отряды. Но откуда взять оружие? Мы наладили связи и нашли источник – больше всех этим занимались Каплан и Зейдл. Есть оружие! Но чтобы его приобрести, необходимы деньги, и немало. Мы решили обратиться к уважаемым гражданам, и прежде всего к сионистскому объединению. Мы поговорили со «стариками», объяснили им нашу общую идею. При этом мы ссылались в том числе на письмо, опубликованное в качестве реакции на правительственный указ, которое подписали лидеры еврейского общества (включая Ахад ха-Ама и Бялика). В письме они призвали евреев готовиться к самозащите и ясно объяснили, каков смысл правительственного указа. Домовладельцы склонялись принять нашу точку зрения и пригласили нас на заседание – Шейна, меня и Фрейдина. Мы с Шейном объяснили нашу позицию и попросили немедленной денежной помощи. Нам отвечал молодой студент из семьи Дунаевских, вернувшийся из-за границы, который был председателем собрания. Он насмешливо и заносчиво заговорил о «еврейской толпе», которая своей «детской революционностью» подвергает опасности жизни евреев и приносит народу несчастья. Он ядовито прошелся по поводу рабочих, которые «подняли голову», и оружие им нужно совсем для других целей… Он насмехался над «еврейскими писателями, бездельниками, которые тоже решили заняться политикой». В его словах содержался прозрачный намек на битье окон во время забастовки портных. Реакция Шейна была крайне резкой: он заклеймил студента, назвав его символом разлагающегося, предательского буржазного общества, человеческие и еврейские качества которого позорят все поколение, вырастившее его.

Реакция была не только резкой, но и меткой. Несмотря на то, что Шейн не был знаком с этим человеком, он смог описать его «как он есть», так что весь город много об этом говорил. Впечатление он произвел хорошее, вот только денег на покупку оружия мы не получили… То, что мы собрали сами и с помощью энтузиастов, в том числе семьи Исайи Дунаевского, хватало на покупку небольшого числа револьверов (около двух десятков). Но молодые домовладельцы не могли простить нам оскорбления, нанесенного человеку, который был их духовным лидером. Больше всего их рассердила огласка, которую получило оскорбление. В отместку они организовали на нас серьезное нападение, «нападение извозчиков».

Город Лохвица располагался, как уже было сказано, в 12 верстах от железнодорожной станции. Сообщение между станцией и городом находилось в руках извозчичьих компаний. Статус извозчика в городе был довольно высок. Извозчики были тесно связаны с домовладельцами, так как перевозили для них товары в город и из города, и поэтому извозчики приняли их предложение проучить нас. И вот в одну из суббот – «шаббат нахаму»{534}, – когда мы устроили собрание за пределами города и возвращались под вечер обратно, извозчики напали на нас с палками и камнями: «Смутьяны! Социалисты! Наглецы!» Лейзера Шейна с нами не было: он выехал с семьей Дунаевских на дачу в Гадяч. Нападающие прямо сказали, что они хотят побить именно «главаря», а его «заместителя», этого умника из бейт-мидраша, не тронут – он только делает то, что говорит ему «большой»… Мои товарищи были очень подавлены. Вечером я собрал совет и распорядился, что завтра ночью, когда извозчики поедут из города на станцию, товарищи должны выйти в поля им навстречу и стрелять (в воздух), направляя оружие на повозки тех из них, кто принял участие в нападении, не пропустив никого. Но ни в коем случае не стрелять в остальных.

Все получилось намного лучше, чем было задумано. В понедельник никто не захотел воспользоваться услугами этих извозчиков. Во вторник рано утром ко мне в комнату пришла делегация из старейших извозчиков и попросила о мире. Они сожалеют и просят прощения, они не виноваты, их молодежь послушалась «умников» из богатых. Они готовы заплатить штраф, только бы мы распространили пошире, что мы ничего против них не имеем. «Ведь мы умрем с голоду! Какой ужас!» После кратких переговоров и после того, как я объяснил им значение того, что они сделали, они пожертвовали двадцать пять рублей на нужды самообороны, а я пообещал им, что мы принимаем их извинения, прощаем их и больше не держим на них обиды. Примирение было полным и истинным. В дни, когда меня искала полиция и поблизости находилась экзекуционная команда, а на станции Ромодан, за три станции от Лохвицы, не соглашались сдать зал для празднования свадьбы моего старшего брата, опасаясь, что полиция придет меня искать, извозчики Лохвицы хранили верность договору, предупреждая меня об опасности, и часто подвозили на другую железнодорожную станцию, Сенга или Юсковцы, где меня никто не знал и откуда я мог уехать с меньшей опасностью.