Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Все семья Зелига находилась под нашим влиянием: его старший брат, который работал вместе с их отцом-шорником, был членом нашей организации, сестра училась в школе для девушек, и отец с матерью – она была швеей – были постоянными посетителями «недельных хроник», а в их доме был склад оружия кружков самообороны. Зелиг рассказал мне по секрету, что его отец тоже в свое время был революционером и покушался на губернатора или на вице-губернатора.

Его отец, высокий и с роскошной бородой, большими тяжелыми руками и хитрыми глазами, всегда склоненной на сторону головой и небрежной походкой, был образованным евреем, но почему-то старался скрыть свои знания и показать, что он невежда, который нахватался каких-то знаний со слуха. Настроение Зелига беспокоило его отца, и как-то раз, когда сын работал за городом (Давид Каплан устроил его на случайную работу в земскую слесарную мастерскую в пригороде), он пригласил меня к себе. Он рассказал мне по секрету свою историю: уроженец местечка, расположенного между Сувалками и Вильно, половину жителей которого составляли евреи, в юности он помогал отцу, который ездил по деревням с товаром. И вот во время погромов начала 80-х годов стало ему известно, что один из чиновников при губернаторе, чуть ли не его заместитель, разъезжает по деревням и подстрекает к погромам. В одном местечке поблизости, в Больвержишках, были погромы, и согласно сведениям, которые он получил от крестьян, в них был замешан тот самый чиновник – он ездил по губернии и даже в другие заезжал, чтобы подготовить еврейские погромы. Отец Зелига и его друзья из «деревенских» евреев решили отомстить, подстерегли чиновника и сильно избили – по-моему, он умер от этих побоев. Они также ограбили его, чтобы не дать возможности приписать нападению явный политический характер или предположить «еврейский след», а отнести его исключительно за счет грабежа. Бумаги, которые были при нем, они послали «одному из великих раввинов», рассказав ему, что похитили их в гостинице у одного помещика. В бумагах были записи о погромах; отец Зелига слышал, что они пришли туда, куда нужно. Потом он был арестован по подозрению в причастности к нападению. Крестьяне, которых он расспрашивал о поездках чиновника, донесли на него. Доказательств не было, но несмотря на это, его приговорили к ссылке, откуда он бежал и поселился в Лохвице. «Так же я и сына воспитал, – сказал он мне. – Зелиг станет человеком в еврейском государстве! Мой Зелиг – настоящий мужик. Точно как я в молодости».

6 августа был опубликован манифест о Государственной Думе, согласно которому Дума должна была собраться в январе 1906 года. Русский парламент был создан как вспомогательный орган для правительства, несмотря на то, что ему было дано право законодательной инициативы и даже право представлять правительству парламентские запросы по поводу действий чиновников. Согласно закону о Государственной Думе, опубликованному в тот же день, евреям тоже давалось избирательное право, но было известно, что министр внутренних дел Булыгин (первую Думу называли в его честь булыгинской Думой{542}) посоветовал лишить их этого права, а из газет можно было сделать вывод, что была даже специально организована кампания по подаче петиций, просьб и жалоб царю, чтобы он отнял у евреев право голосовать. Но специальная комиссия во главе с царем, в работе которой принимали участие более сорока человек (в их числе министры, высшая аристократия, вся бюрократическая элита, а также известный русский историк Ключевский{543}), обсуждала в течение нескольких заседаний проект Думы и решила дать евреям избирательное право. Интересно, что уже тогда в обществе распространялись слухи, будто один из решающих голосов в пользу евреев принадлежал генералу Трепову{544}; он утверждал, что хотя в среде евреев наблюдается активное революционное брожение, с целью уничтожения причин для недовольства не стоит закрывать им путь для «конструктивного участия» в жизни страны (что было бы возможно при участии в выборах в Думу), и таким образом, можно надеяться, удастся избежать вовлечения умеренных зажиточных евреев в революционное движение.

Однако, в соответствии с опубликованной 6 августа программой, предоставление евреям права голоса, а также то, что это право было дано в городах в основном состоятельным гражданам, предпринимателям, купцам и промышленникам, привело к тому, что во всей черте оседлости евреи были определяющим большинством среди голосовавших в городах. Более того – их число было значительным даже в тех городах, в которых евреи не имели права жительства. Я помню, что в Киеве число голосовавших евреев достигло 40 процентов от всех голосовавших в городе.

Среди евреев и среди неевреев велись споры, надо ли участвовать в этих выборах. Левые утверждали, что выборы нужно бойкотировать. Даже либералы, и среди них Союз для достижения полноправия еврейского народа в России{545}, который заявил об участии в выборах, провозгласили, что они, конечно, примут участие в голосовании, но саму Думу будут бойкотировать и что участвуют они в выборах исключительно по тактическим соображениям.

В эти дни я получил указание из Центрального комитета ССРП С через Шейна), что я должен участвовать в пропаганде бойкота выборов среди евреев Полтавской губернии. Я охотно последовал этому указанию, но объяснял этот бойкот не только общими соображениями, а прибавил к ним «еврейский смысл». Помнится, на собрании еврейских избирателей в Гадяче меня пригласили представить аргументы в пользу бойкота. Я объяснил избирателям, что мы стоим перед революционным процессом, а сущность его – восстание народных масс, которые до сего дня не просто были удалены от всякого участия в жизни государства, но были лишены гражданских прав, а сейчас они требуют права на жизнь и свободу. Они встают на борьбу с властью. «Неужели вы думаете, – спросил я, – что предоставление богатым права давать советы бюрократии хоть как-то удовлетворит этих людей? Вы думаете, что бомбы, предназначенные для бюрократов, не могут быть направлены на плутократов?»

Последнее предложение вызвало сильный гнев одного из избирателей, Зарховича, низкорослого, тощего, лысого и суетливого. Он подпрыгнул и сказал: «У меня два голоса: я одновременно землевладелец и обладаю имуществом в городе. А у тебя есть право голоса? Ничего у тебя нет! К тому же ты молод! По какому праву ты предлагаешь мне отказаться от того, что положено мне по закону? Что, для меня уже приготовлены бомбы?»

Второй, кто напал на меня, был его брат Абрам Зархович – он был выше и толще, менее лысый и более растерянный, владелец большой паровой мельницы; он также был одним из самых богатых людей в уезде. С собрания до поезда я ехал вместе с моим братом Нахумом. Извозчик был типичный горожанин-украинец с хитрыми глазами и пышными усами. Мой брат спросил его: «Кто из двух братьев Зарховичей лучше, Берке или Авромке?» Извозчик ответил: «На этот вопрос сложно ответить. Вот, перед нами проходит пара коров и оставляет навоз. Я проехал на телеге и разделил навоз на две кучки. Скажи мне, пожалуйста: какая половина лучше? Вот так и Берке с Авромкой! Я слышал, они править собираются!» Брат сказал: «Извозчик как будто слышал твои слова. И вот реакция!»