Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

Отто Абец и некоторые немецкие служащие, такие как зондерфюрер Герхард Хеллер, отвечавший за литературную цензуру в Штабе пропаганды, и писатель Эрнст Юнгер, который занимался надзором за личной почтой в германских войсках, базировавшихся в Париже. Пикассо в отличие от большинства своих друзей был в привилегированном положении в период нацистской оккупации. Нашлось немало людей, которые помогали ему выживать. Например, посол Испании во Франции Хосе Феликс де Лекерика спас от разграбления студии мастера, посоветовав опечатать их на время нацистских погромов. Хотя это был довольно странный поступок для такого ярого сторонника диктатора Франко, каким являлся Лекерика{723}. В свою очередь Луис Мартинс де Соуза Дантас, бразильский посол в Париже (мужественный человек, поддерживавший движение Сопротивления), угощал художника сигарами. Альфред Рети, садовник из Буажелу, регулярно присылал Пикассо фрукты и овощи из Нормандии. А вдова скульптора Хулио Гонсалеса щедро делилась с ним свежими яйцами.

Помимо всего прочего Пикассо по-прежнему мог рассчитывать на своего банкира Макса Пеллекера, который продолжал усердно заботиться о его финансах. В те времена это было неоценимой поддержкой для мастера. А расплачивался он за нее своими произведениями. «Я понимаю, как Вам неприятно вступать в денежные споры и обсуждать оплату непредвиденных расходов, – писал Пеллекер Пикассо 19 августа 1941 года. – Благодарю Вас за то, что подарили мне такую прекрасную работу. Я много лет мечтал о Вашей картине “голубого” периода, и теперь моя мечта сбылась! Я рассчитываю вернуться в Париж 1 сентября. Если бы у Вас нашлось время выбрать для меня еще несколько рисунков или акварелей, я был бы просто счастлив»{724}.

40

Игра с огнем: январь 1942 года – июль 1944 года

Политика фюрера в отношении Франции абсолютно правильная. Мы должны отодвинуть французов на второй план. Если им льстить, это воспринимается превратно. Но когда держишь их в напряжении, они, как правило, успокаиваются{725}.

Йозеф Геббельс

Двадцать второго июня 1941 года Гитлер начал операцию «Барбаросса» и вторгся в Советский Союз. Реакция французских коммунистов не заставила себя долго ждать – они стали присоединяться к движению Сопротивления и совершать диверсионные акты против нацистов. С 1942 года по май 1944 года Франция погрузилась в «смертельный период», сопровождавшийся казнями антифашистов и массовыми депортациями евреев в концентрационные лагеря.

В оккупированном Париже царила репрессивная политика, насаждавшаяся Геббельсом. В то же время некоторые из нацистов считали себя рыцарями на белых конях, мчавшимися на защиту чести французской культуры. Пикассо, ставший со времен событий в Гернике воплощением республиканской Испании, получивший отказ на просьбу о предоставлении гражданства Франции и заклейменный нацистскими оккупантами как художник-вырожденец, оказался в таких обстоятельствах, когда малейшая его ошибка могла привести к катастрофическим последствиям. Слава Пикассо, с одной стороны, защищала его, а с другой – подвергала опасности. «Он прекрасно понимал, что авторитарный режим иногда рубит головы по символическим причинам», – отметила Эмили Бувар, куратор Музея Пикассо в Париже. – Пример смерти Федерико Гарсиа Лорки, казненного франкистским ополчением 19 августа 1936 года, несомненно, остался в памяти маэстро надолго»{726}. Время тонких стратегических игр прошло. Пикассо с головой погрузился в работу.

Но каким образом художнику удалось спастись от оккупантов после того, как он так дерзко выступил против фашизма в картине «Герника» и позже не отрекся от своих взглядов в угоду новым хозяевам жизни? Запершись в студии на улице Гранд-Огюстен, он работал днем и ночью, пытаясь уцелеть в самом центре водоворота. Оккупационные власти запрещали выставлять его работы. Французские фашисты также ненавидели его и считали одним из тех, кто должен был нести ответственность за вырождение нации: «Матисса – на помойку! Пикассо – в психушку!» – твердила коллаборационистская пресса{727}. Шестого июня 1942 года Морис де Вламинк – бывший когда-то флагманом движения фовистов, а теперь ставший сторонником режима Виши[149] – обвинил Пикассо в том, что «начиная с 1900 по 1930 год он вел французскую живопись к бессилию и смерти»{728}. В обычных обстоятельствах подобные нападки были бы «раздавлены массой возмущенных откликов», – отметила искусствовед Лоуренс Бертран Дорлеак, – но во время оккупации встать на защиту художника было крайне опасным. Пикассо олицетворял тысячу и одну грань зла: иммиграцию, беспорядки, богохульство – все то, к чему Франция больше не хотела иметь отношения. Вламинк, зная, что будет поддержан миллионами людей, считавших Пикассо поборником декаданса, нанес ему удар ниже пояса»{729}.

Весной 1942 года выражение «играть с огнем» быстро стало для Пикассо не просто метафорой. Стремясь заручиться поддержкой высокопоставленных лиц, он начал возобновлять старые и заводить новые знакомства. Благодаря его другу Кокто и Арно Брекеру, немецкому скульптору, которому оказывал покровительство сам фюрер, теперь художника отделяли от Гитлера всего пять ступеней власти. С 1926 по 1932 год Брекер жил на Монпарнасе, учился у Майоля[150] и дружил с такими мастерами скульптуры, как Кальдер и Бранкузи. В июне 1940 года он сопровождал Гитлера во время его первого визита в оккупированный Париж. Скульптор также консультировал Геббельса по вопросам культурной пропаганды во Франции. Выставка работ Арно Брекера, которая открылась в парижском музее De l’Orangerie 15 мая 1942 года, стала самым важным нацистским агитационным мероприятием тех лет. Чиновники высокого ранга, художники и общественные деятели собрались на торжественную церемонию открытия, где министр народного образования коллаборационистского правительства Франции Абель Боннар произнес лирическую, подобострастную речь, восхваляя «скульптора героев»{730}. А Жак Бенуа-Мешен, государственный секретарь при Совете министров Виши, ответственный за франко-германские отношения, разразился панегириком в адрес фюрера, назвав его «талантливым руководителем и предводителем», а также «тонким ценителем архитектуры»{731}.

Шестого мая 1942 года, за несколько дней до этой выставки, Кокто по просьбе обратившегося к нему «от имени правительства Франции» Жака Шардона[151] написал хвалебную статью, посвященную скульптору, для первой страницы газеты Comoedia. Заголовок гласил: «СЛАВА БРЕКЕРУ!». В своем дневнике Кокто также признался в восхищении Арно Брекером: «Он шокирует эстетов. Вот почему я люблю его»{732}. И тут же указал, какую пользу приносило знакомство с этим любимцем фюрера: «Я могу позвонить ему по специальной телефонной линии в Берлин, если со мной или Пикассо случится что-то серьезное»{733}. Пикассо и Кокто разошлись после совместной работы с «Русским балетом». Их отчуждение продолжалось на протяжении всего сюрреалистического периода творчества Пикассо – в то время Бретон, Арагон, Элюар и другие литераторы-дадаисты из окружения Пикассо ненавидели Кокто за его правые взгляды. Но когда Париж оказался оккупирован и многие сюрреалисты бежали из