Истина - Эмиль Золя

Пробило восемь часовъ. Маркъ не рѣшался сѣсть за столъ и обѣдать среди наступившихъ сумерекъ въ пустой, холодной комнатѣ; вдругъ кто-то постучалъ въ дверь, и Маркъ съ удовольствіемъ увидѣлъ Миньо, который осторожно вошелъ въ комнату и сперва только сбивчиво объяснялъ цѣль своего прихода.

— Простите, господинъ Фроманъ… сегодня вы мнѣ сказали, что ваша Луиза уѣдетъ на время, и вотъ у меня мелькнула мысль… я хотѣлъ… прежде чѣмъ идти въ свой ресторанъ обѣдать…

Онъ замялся, не зная, какъ кончить свою фразу.

— Какъ, — воскликнулъ Маркъ, — вы еще не обѣдали?

— Нѣтъ, господинъ Фроманъ. Я хотѣлъ придти и пообѣдать вмѣстѣ съ вами, чтобы не оставить васъ одного, но я долго не рѣшался войти, и время затянулось… Если вы позволите, пока вы одни, давайте попрежнему обѣдать вмѣстѣ. Надѣюсь, мы отлично поладимъ другъ съ другомъ. Неужели намъ вдвоемъ не справиться съ хозяйствомъ и съ кухней? Согласны? Вы меня очень порадуете.

Сердце Марка радостно забилось отъ такого участія, и тихая улыбка скользнула по его лицу.

— Конечно, согласенъ… Вы — хорошій, добрый человѣкъ… Садитесь, давайте обѣдать.

И они отобѣдали, сидя другъ противъ друга, молча, погруженные въ свои думы. Маркъ съ горечью размышлялъ о своей жизни, а его помощникъ безшумно прислуживалъ ему, ставя на столъ кушанье и разрѣзая хлѣбъ.

II

Прошли мѣсяцы и мѣсяцы, и слѣдствіе кассаціоннаго суда все еще не приходило ни къ какому заключенію. Маркъ совершенно замкнулся въ своей школѣ и отдался всецѣло дѣлу воспитанія и просвѣщенія дѣтей изъ народа, стараясь создать изъ нихъ людей, способныхъ понимать истину и справедливость.

Въ немъ то вспыхивала надежда, то снова гасла; переживая тяжелую жизненную драму, онъ спрашивалъ себя не разъ, съ возрастающимъ ужасомъ, какъ это вся Франція не возстала, какъ одинъ человѣкъ, чтобы требовать освобожденія невиннаго. Однимъ изъ его любимыхъ мечтаній было увидѣть свою родину, охваченную благороднымъ негодованіемъ, стремленіемъ къ высшей справедливости; Франція, обожаемая Франція, должна была выказать свое благородство и уничтожить послѣдствія одной изъ самыхъ ужасныхъ юридическихъ ошибокъ. Онъ былъ въ отчаяніи, убѣждаясь въ ея полнѣйшемъ равнодушіи, въ ея сонномъ безучастіи къ возмутительному процессу Симона; онъ могъ еще простить обществу его безучастіе, когда факты не были выяснены; но теперь на это дѣло пролито столько свѣта, вся ложь и все коварство враговъ выступали съ такою поразительною ясностью, что онъ не могъ найти оправданія для равнодушнаго отношенія общественной совѣсти, которая молчала, усыпленная годами лживаго, мрачнаго невѣжества. Неужели Франція перестала быть передовой, просвѣтительной страной? Ему точно подмѣнили его родину. Вѣдь теперь все было извѣстно, всѣ факты раскрыты, улики налицо. Зачѣмъ же она молчала, зачѣмъ не встрепенулась и не требовала справедливости? Что сталось съ этою, когда-то живою страною, — отчего она теперь ослѣпла, и самая вопіющая несправедливость не въ силахъ пробудить въ ней чувства горячаго протеста?

Всѣ его размышленія приводили его всегда къ одному выводу — къ великому значенію просвѣтительной миссіи преподавателя. Если Франція дремала, охваченная тяжелымъ сномъ безразличія, если совѣсть ея дремала, то это происходило отъ того, что она мало знала. Маркъ вздрагивалъ отъ ужаса: сколько поколѣній смѣнится, сколько вѣковъ пройдетъ, прежде чѣмъ нація, вскормленная принципами истины, постигнетъ истинную справедливость! Вотъ уже пятнадцать лѣтъ подрядъ, какъ онъ работалъ, не жалѣя силъ, надъ созданіемъ новаго поколѣнія людей, готовыхъ идти навстрѣчу желанному будущему; онъ задавалъ себѣ вопросъ, много ли шаговъ онъ прошелъ по намѣченному пути, и каковъ въ дѣйствительности результатъ его усилій. Онъ часто навѣщалъ бывшихъ своихъ учениковъ, огорченный тѣмъ, что они какъ будто удалялись отъ него. и нравственная связь, которую онъ старался установить между ними и собою, съ каждымъ годомъ ослабѣвала. Встрѣчаясь съ ними, онъ старался вызвать ихъ на откровенный разговоръ, сравнивалъ ихъ съ поколѣніемъ отцовъ, связанныхъ болѣе крѣпкими узами съ застарѣлыми предубѣжденіями, а также съ младшими братьями, которые сидѣли еще на школьной скамьѣ и подавали надежду сдѣлаться болѣе воспріимчивыми къ идеаламъ добра и справедливости. Вотъ великая задача, которую онъ принялъ на себя въ минуту горькой печали и которой оставался вѣренъ, несмотря на личныя огорченія, на минуты глубокой усталости; переживъ горькіе годы разочарованій, онъ еще ревностнѣе принимался за свой трудъ, почерпая новую силу въ достигнутыхъ успѣхахъ.

Однажды, въ тихій августовскій вечеръ, онъ прошелъ по дорогѣ въ Вальмари до фермы Бонгаровъ и увидѣлъ Фердинанда, своего бывшаго ученика, возвращавшагося съ поля, съ косою на плечѣ. Фердинандъ недавно женился за Люсиль, дочери каменщика Долуара; ему было двадцать пять лѣтъ, ей — девятнадцать; они были товарищами и когда-то играли вмѣстѣ, возвращаясь изъ школы. Молодая женщина, хорошенькая, веселая блондинка, съ кроткимъ лицомъ, сидѣла у порога дома, занятая починкою бѣлья.

— Ну что, Фердинандъ? — привѣтствовалъ его Маркъ. — Хорошъ ли урожай, и довольны ли вы нынче хозяйствомъ?

Фердинандъ сохранилъ на лицѣ обычную лукавую скрытность крестьянина; слова лишь медленно слѣдовали одно за другимъ.

— Дѣла идутъ такъ себѣ, господинъ Фроманъ: — съ хозяйствомъ много хлопотъ; земля очень неблагодарна и рѣдко возвращаетъ то, что ей отдаешь.

Его отцу еще не было и пятидесяти лѣтъ, а онъ уже сталъ тяжелъ на ногу, и все тѣло у него болѣло; сынъ, отбывъ воинскую повинность, рѣшился не искать себѣ мѣста, а помогать ему на фермѣ. Эта семья, какъ и всѣ земледѣльческія семьи, продолжала изъ рода въ родъ воздѣлывать все тотъ же клочокъ земли, на которомъ родились; они выбивались изъ силъ, не обнаруживая ни малѣйшаго желанія ввести въ хозяйство какія-нибудь улучшенія, которыя бы повысили доходность земли.

— А вы уже подумываете о маленькомъ человѣчкѣ,- сказалъ ему весело Маркъ, — который придетъ со мнѣ въ школу протирать штанишки, какъ его отецъ?

Люсиль покраснѣла, какъ оскорбленная невинность, а Фердинандъ отвѣтилъ:

— Да, вы правы, господинъ Фроманъ: онъ, пожалуй, скоро появится на свѣтъ; но пока онъ къ вамъ попадетъ, пройдетъ немало времени; да и какъ знать, что съ нами приключится, когда придетъ его чередъ засѣсть за азбуку!.. Да и вамъ мало удовольствія заниматься съ нашими неучами, — вѣдь вы такъ образованны!

Маркъ почувствовалъ въ его словахъ нахальное презрѣніе плохого школьника къ просвѣщенію; онъ всегда съ трудомъ запоминалъ урокъ, и его умъ находился еще въ состояніи спячки. Марку показалось, что въ словахъ Фердинанда заключается еще и косвенный намекъ на событія, волновавшія въ эту минуту всю округу, и онъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы получить болѣе точныя свѣдѣнія о настроеніи умовъ. Никакой вопросъ не занималъ его въ данную минуту такъ, какъ отношеніе населенія къ дѣлу Симона.

— О, я всегда очень радъ, — отвѣтилъ онъ съ веселымъ смѣхомъ, — когда мои ребята стараются выучить уроки и не слишкомъ много лгутъ. Вы это должны помнить, — не такъ ли?.. А теперь я особенно доволенъ, потому что дѣло, которымъ я такъ давно занятъ, приняло благопріятный оборотъ. Да, невинность моего дорогого друга Симона скоро будетъ признана передъ судомъ.

Лицо Фердинанда сразу какъ-то потухло; онъ опустилъ глаза и отвѣтилъ съ принужденной улыбкой:

— Однако, до насъ дошли совсѣмъ другіе слухи.

— Какіе?

— Говорятъ, что судьи нашли еще новыя улики противъ прежняго школьнаго учителя.

— Какія улики?

— Да мало ли что говорятъ!

Наконецъ Марку удалось заставить его разговориться, и онъ передалъ ему длинную, запутанную исторію, поразительную по своей безсмыслицѣ. Евреи дали Симону громадную сумму денегъ, около пяти милліоновъ, чтобы тотъ подвелъ подъ судъ одного изъ братьевъ христіанской общины и добился того, чтобы тому отрѣзали голову на гильотинѣ. Но дѣло сорвалось, и пять милліоновъ лежали гдѣ-то зарытыми въ землю; теперь евреи добивались того, чтобы сослать брата Горгія на каторгу, хотя бы пришлось утопить Францію въ крови, и заполучить обратно Симона, который отроетъ кладъ, мѣстонахожденіе котораго извѣстно ему одному.

— Послушайте, мой дорогой другъ, — воскликнулъ Маркъ, — неужели вы вѣрите такимъ глупымъ побасенкамъ?

Молодой крестьянинъ посмотрѣлъ на него, состроивъ удивленную рожу.

— А почему же нѣтъ?

— Да потому, что вашъ здравый разсудокъ долженъ возмутиться противъ подобныхъ небылицъ… Вы умѣете читать, вы умѣете писать; я надѣялся, что мнѣ удалось пробудить вашъ умъ и научить его распознавать истину отъ лжи. Послушайте, неужели вы все позабыли, чему учились у меня въ школѣ?