Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В августе 1940 года в оккупированном Париже при штабе немецкого командования появилось представительство Вильгельмштрассе во главе с Абецом, получившее в ноябре ранг посольства. До заключения мирного договора послу некому было вручать верительные грамоты, но он отвечал за решение всех политических вопросов как в оккупированной, так и в неоккупированной Франции. Его главным партнером стал де Бринон — полномочный представитель правительства Виши в оккупированной зоне, тоже в ранге посла. В курортном городке Виши, где обосновалось правительство Петена, представителей рейха не было.
Инициатива переговоров с Лавалем принадлежала Риббентропу и Абецу. Гитлер пожелал встретиться не только с ним, но и с Петеном, ибо привык разговаривать с первыми лицами. Всего за несколько часов Лаваль узнал, с кем будет говорить. Вице-премьер держался без раболепства, но с сознанием того, что представляет побежденных. Он заявил, что объявление войны было «величайшим преступлением, совершенным на всем протяжении французской истории», и что «искреннее и безоговорочное сотрудничество с Германией является единственным спасением Франции». С первым утверждением Гитлер согласился, напомнив, что до последнего пытался избежать столкновения. Франция должна ответить за содеянное материально и морально, внеся свой вклад в борьбу с общим врагом. Относительно того, что победа будет за Германией, а общим врагом является Англия, разногласий не было. Лаваль не стал вспоминать, что одной из причин его нелюбви к коварному Альбиону было англо-германское морское соглашение 1935 года, главный автор которого теперь сидел рядом с фюрером. Собеседники сошлись во мнении, что говорить о мирном договоре до конца военных действий в Европе рано, но Лаваль связал перспективу сотрудничества с достойными условиями мира. «Мир как мщение мне не нужен», — ответил фюрер. Главным результатом стала договоренность о встрече Гитлера с Петеном. Риббентроп молчал, но позже отвел душу в долгом разговоре с де Бриноном, с которым не виделся с февраля 1939 года.
На следующее утро Гитлер и Риббентроп отправились на беседу с Франко, а Лаваль в Виши — сообщить Петену итоги переговоров и передать приглашение на встречу с фюрером. Решив «взять верх в поражении, как наш противник смог взять верх в победе», маршал приехал в Монтуар на двух машинах с небольшой свитой. Гитлер приказал своим ни в коем случае не опаздывать, поэтому Риббентропу и Шмидту, ожидавшим в Хендайе ответ Суньера, часть пути пришлось проделать на самолете в условиях воздушной бури. Расстроенные переговорами с Франко, немцы постарались оказать французам максимум внимания, рассчитывая хотя бы здесь добиться своего. Рейхсминистр подготовил письмо на имя Лаваля и германо-итало-французский протокол. Франции предлагалось объявить войну Англии и самостоятельно защищать свои африканские колонии, для чего ей предоставлялась большая свобода в военной области, чем предполагали условия июньского перемирия.
Попытка англичан потопить французский флот в Мерс-эль-Кебире 3 июля 1940 года, стоившая жизни 1300 моряков, привела к разрыву дипломатических отношений и прибавила Лондону врагов, включая морского министра адмирала Франсуа Дарлана. Германия провозглашала, что «Франция должна по справедливости занять место в реорганизованной Европе и французский народ должен участвовать в будущем сотрудничестве европейских народов», обещала ослабление оккупационного режима немедленно и передел африканских колоний в будущем. Оба документа были уже переведены на французский, но Гитлер оказался не готов на уступки и отправил их в архив{42}.
Фотография исторического рукопожатия маршала и ефрейтора Первой мировой с застывшим между ними гусарским обер-лейтенантом Риббентропом обошла все газеты мира. Встречу, бывшую для многих воплощением надежды на то, что побежденных ждут не только унижение и порабощение, позже объявили символом предательства. Сама же беседа практических результатов не дала. Гитлер «начал с выражения сожалений о том, что вынужден принимать маршала Петена при столь печальных обстоятельствах». Собеседник ответил, что «тронут пониманием трагической позиции, в которой находится», «сожалеет, что их сотрудничество не началось раньше, в предвоенные годы», но надеется, что «еще есть время наверстать упущенное». Как и Лаваль, Петен внимательно слушал, дал принципиальное согласие на «политику сотрудничества», но отказался обсуждать его конкретные формы до консультации с министрами. Объявление войны Германии правительством Даладье он назвал не преступлением, но чудовищной глупостью, де Голля, который с помощью англичан пытался развернуть войну в колониях, — плохим французом и изменником, а также объяснил фюреру, что может объявить войну Англии только с санкции парламента, который остался в довоенном составе, с выборов 1936 года, принесших победу Народному фронту. «Я чувствовал тогда и чувствую сейчас, — писал после войны Шмидт, — что Франция не имеет никаких оснований стыдиться отношения этих двух французов к победителю в Монтуаре».
Гитлер и Риббентроп требовали не объявления войны, а только сотрудничества, хотя пригрозили тяжелыми условиями мира в случае отказа. Они не знали, что Петен вел двойную игру. В эти дни в Лондоне тайно находился его эмиссар Луи Ружье, целью которого было договориться с Черчиллем. Соглашение было заключено в виде секретного протокола: британский премьер собственноручно исправил текст… существование которого отрицал до конца жизни{43}. После войны адвокаты Петена пытались привлечь к нему внимание правосудия, но тщетно.
Луи-Доминик Жирар, назвавший встречу «дипломатическим Верденом», подвел баланс ее итогам. Гитлер и Риббентроп получили заверения в том, что Франция не поддержит Англию, будет сама защищать свои колонии и сотрудничать с рейхом в экономической области, поэтому военное присутствие на ее территории можно сократить. Петен и Лаваль сохранили суверенитет Франции над флотом и колониями, которые могли стать потенциальной базой для освобождения метрополии; сохранили в строю, причем вне зоны германского контроля, часть армии, включая командный состав; начали процесс возвращения военнопленных (около двух миллионов!) из Германии; спасли экономику страны от разорения и потенциальной депортации рабочей силы; выиграли время для наращивания Соединенными Штатами военной мощи{44}.
Монтуар мог стать началом полноценного сотрудничества, но оказалось, что ни одна из сторон в нем не заинтересована. В июне 1944 года (!) Петен иронически заметил специальному представителю фюрера Сесилю фон Ренте-Финку: «Я все время ждал и до сих пор жду предложений, которые г-н Гитлер обещал мне направить». После войны сам Ренте-Финк подвел неутешительный итог: «Монтуар является самым большим провалом германской политики в отношении Франции. Мы ничего не получили и потеряли почти все, что имели. Мы не смогли ни привлечь Францию на нашу сторону, ни оккупировать всю ее территорию. Если бы не было Монтуара, возможно, не было бы ни высадки союзников в Северной Африке, ни нашего поражения»{45}.
Встреча имела как минимум одно последствие, связанное с Риббентропом. По его инициативе Гитлер сделал
