Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

примирительный жест в сторону Франции: распорядился в ночь с 14 на 15 декабря 1940 года — в сотую годовщину перенесения останков Наполеона в Дом инвалидов — перенести туда же из Вены останки его сына, Римского короля и герцога Рейхштадтского, известного как Орлёнок. Эту идею Риббентропу еще в ноябре 1938 года подбросил публицист Жак Бенуа-Мешен, сторонник франко-германского сближения. Рейхсминистр скептически отнесся к этим «романтическим мечтаниям», но Абец убедил его поговорить с Гитлером, который в восторге воскликнул: «Вот великолепное предложение! Уверен, что французы будут в сто раз чувствительнее к подобному поступку, чем если бы я подписал десять торговых соглашений к выгоде французских бакалейщиков. Я не хочу вести в отношении Франции бакалейную политику».

Церемонию хотели приурочить к декабрьскому визиту Риббентропа в Париж, но всё испортили итальянцы с криками о Корсике и Савойе, и от перенесения останков пришлось отказаться. Два года спустя проект был воскрешен. 12 декабря Гитлер личным письмом пригласил Петена на церемонию, куда, по слухам, собирался приехать сам. Однако в Берлине не знали о зревших в Виши интригах. Маршалу, уже собравшемуся в путь, внушили, что на оккупированной территории он будет похищен немцами, а Лаваль займет его место. 13 декабря произошел дворцовый переворот, организованный министром юстиции Рафаэлем Алибером и министром внутренних дел Марселем Перутоном с согласия Петена. Лаваль был снят со всех постов и посажен под домашний арест, закон о его назначении наследником главы государства отменен, пост вице-премьера упразднен. Руководство кабинетом взяла на себя Директория в составе министра иностранных дел Пьера Фландена, министра национальной обороны генерала Шарля Ханциже и морского министра адмирала Франсуа Дарлана, который и отправился почтить память Орлёнка. Церемония прошла скромно.

Противники сотрудничества с Францией, которых в руководстве рейха хватало, торжествовали. Риббентропу пришлось отказаться от запланированной поездки в Париж для переговоров о смягчении оккупационного режима, но Абец уговорил шефа вступиться за Лаваля как гаранта политики сотрудничества и потребовать его возвращения в правительство. 17 декабря, заручившись согласием рейхсминистра, посол отправился в Виши, чтобы сделать Петену внушение, но добился лишь освобождения Лаваля из-под стражи, замены нескольких неугодных немцам министров и назначения де Бринона полномочным представителем в оккупированной зоне. В отношении Лаваля маршал остался непреклонен, письменно изложив Гитлеру свою позицию{46}. Экс-вице-премьер был отпущен в Париж после того, как обещал Петену воздерживаться от политической деятельности, и в январе 1941 года Абецу удалось формально помирить их{47}. Однако только в апреле 1942 года Лаваля попросят вернуться в правительство. Встреча фюрера с Дарланом, назначенным главой Директории, 24 (по другим данным, 25-го) декабря в присутствии Абеца, но без Риббентропа показала, что во французской политике появился новый человек, с которым придется считаться{48}.

Из Монтуара спецпоезд Риббентропа выехал в направлении Парижа для продолжения переговоров, но вернулся с полпути и помчался во Флоренцию вслед за фюрером, тоже изменившим маршрут. Гитлер узнал, что Муссолини вот-вот нападет на Грецию, и решил отговорить его от самоубийственного шага, но было поздно. Дуче не предупредил союзника, желая отплатить за его прошлые сюрпризы. «Фюрер, мы выступили!» — гордо сказал он по-немецки, встречая Гитлера на перроне. Гость энтузиазма не проявил и обошел эту тему, когда читал соратнику лекцию о международном положении. Муссолини завел разговор о территориальных притязаниях Италии к Франции, которая должна платить, как будто он одержал над ней победу. Но наибольшее внимание хозяев привлекло известие о предстоящем визите Молотова в Берлин{49}.

Глава 10. Евразийский соблазн

(1940)

Потому что искусство политики требует жертв… Феликс Кокошкин 1

Тринадцатого октября 1940 года Риббентроп написал Сталину письмо с изложением своих геополитических идей (полный текст в приложении), которое было немедленно передано в Москву. 17 октября Молотов получил русский текст из рук Шуленбурга, который пояснил, что содержащееся в нем предложение о конференции четырех держав пока ни с кем не согласовано. Нарком возразил, что об этом уже открыто говорят иностранные журналисты.

«Шуленбург отвечает, что он совершенно ничего не понимает […], заявляет, что он не выпускал из рук письма и что кроме Гитлера, Риббентропа, Шуленбурга и Хильгера [который осуществлял перевод. — В. М.] никто не знает содержания письма. […] но он предполагает, что эти слухи возникли в Берлине, а оттуда уже проникли в Токио»{1}. 16 октября информация просочилась в японскую газету «Хоти», связанную с военными кругами, но установить ее источник не удалось. 19 октября ТАСС официально опроверг сообщение. В тот же день Молотов известил Шуленбурга, что приглашение посетить Берлин принято, а письменный ответ будет дан 21 октября{2}.

Письмо Сталина было недвусмысленным, кратким и деловым:

«Многоуважаемый господин Риббентроп!

Ваше письмо получил. Искренне благодарю Вас за доверие, так же как за поучительный анализ последних событий, данный в Вашем письме[72].

Я согласен с Вами, что вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих отношений на длительный срок.

В. М. Молотов считает, что он у Вас в долгу и обязан дать Вам ответный визит в Берлине. Стало быть, В. М. Молотов принимает Ваше приглашение. Остается договориться о дне приезда в Берлин. В. М. Молотов считает наиболее удобным для него сроком 10–12 ноября. Если он устраивает также Германское правительство, вопрос можно считать исчерпанным.

Я приветствую выраженное Вами желание вновь посетить Москву, чтобы продолжить начатый в прошлом году обмен мнениями по вопросам, интересующим наши страны, и надеюсь, что это будет осуществлено после поездки Молотова в Берлин.

Что касается совместного обсуждения некоторых вопросов с участием представителей Японии и Италии, то, не возражая в принципе против такой идеи, мне кажется, что этот вопрос следовало бы подвергнуть предварительному обсуждению.

С глубоким уважением, готовый к услугам И. Сталин»{3}.

«Молотов добавил устно, — телеграфировал Шуленбург, — что он планирует прибыть в Берлин 10, 11 или 12 ноября»{4}.

Нарком ехал в Германию готовый к конкретному деловому разговору, о чем свидетельствуют его записи «Некоторые директивы к берлинской поездке», сделанные «для памяти» по указаниям Сталина, если не непосредственно под его диктовку{5}. Цель поездки изложена в них следующим образом (для удобства читателя раскрываю без дополнительных обозначений сокращения, расшифровка которых не вызывает сомнений; выделенные слова подчеркнуты Молотовым):

«а) Разузнать действительные намерения Германии и всех участников Пакта 3-х (Германия, Италия, Япония) в осуществлении плана создания „Новой Европы“, а также „Великого Восточно-Азиатского Пространства“; границы „Новой Европы“ и „Восточно-Азиатского