Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Очередное заседание началось с того, что прокурор Каверин потребовал (Каверин давно уже ничего не просит у суда, он с самого начала дополнений надиктовывает судье Пантелеевой, что ей надо «удовлетворять» по требованию обвинения), так вот Каверин потребовал по новой зачитать детализацию телефонных соединений подсудимого Найденова, присланную компанией «Вымпелком» по его запросу.

«Данная детализация имеет теперь в себе названия базовых станций, — уточнил прокурор, — и она оказалась более полной по сравнению с детализацией, представленной следствию и зачитанной ранее».

Изумленный Найденов тут же отыскивает в деле запрос судьи Козлова, который еще в 2006 году официально от имени суда просил у «Вымпелкома» эту детализацию с базовыми станциями и ему, федеральному судье! «Вымпелком» официально ответил, что запрашиваемые судом данные на период 2004–2005 годов не сохранились. Изумленная не меньше Найденова его адвокат Котеночкина попросила предъявить присяжным запрос судьи Козлова, имеющийся в деле, и ответ «Вымпелкома» на его запрос, против чего, естественно, категорически восстал Каверин, как всегда явивший суду блестящий образец прокурорской софистики, густо замешанной на чувстве подавляющего превосходства: «Да, мною в кампанию «Вымпелком» был направлен запрос о представлении в суд детализации переговоров подсудимого Найденова, и то, что я получил, — это восстановленная детализация!»

Что же такое «восстановленная детализация»? Реставрированный памятник письменности, отысканный в архивах «Вымпелкома», или уточненный по показаниям Найденова, заново родившийся текст? Выяснить это в суде так и не удалось. Оглашать запрос судьи Козлова судья Пантелеева не позволила.

Следующим номером прокурорского представления стал удар по Ивану Миронову: «Подсудимый Миронов неоднократно допускал в судебном процессе разглашение информации, которая строжайше запрещена законом. По моему запросу из следственного изолятора получено личное дело и медицинская карта подсудимого. Я личное дело посмотрел: никаких документов, представляющих интерес для обвинения, не обнаружено. А медицинская карта представляет интерес, поскольку свидетельствует о том, что физическое насилие к Миронову не применялось».

Подсудимый Миронов: «Прокурор как всегда передергивает факты. Я никогда не говорил, что меня избивали в тюрьме. Меня избили при задержании, а не в тюрьме. Медицинского обследования сразу после задержания не было. Медицинские справки в карте не содержат ни томографии головного мозга, ни рентгеновского исследования. Но даже в этой карте имеются сведения о резком снижении зрения и головных болях как последствиях сотрясения головного мозга. Но само по себе оглашение медицинской карты — это разглашение личных данных человека, что не допустимо законом».

Михалкина: «Ходатайство прокурора Каверина меня уже не удивляет, потому что мы рассматриваем все, что угодно, кроме фактических обстоятельств дела. Сведения о группе крови подсудимого, о количестве флюорографий, о его давлении и пульсе за 2007–2008 годы — каким образом все это имеет отношение к фактическим обстоятельствам дела?»

Подсудимый Найденов напомнил прокурору о двойных стандартах в его медицинских экзерсисах: «На том основании, что суд раньше отказал в оглашении медицинской справки о побоях, проведенных в ходе моего задержания, а также медицинской справки о повреждении моей руки, прошу в оглашении такого же документа обвинения, если мы в равном положении находимся, отказать».

Судья надолго погружается в состояние здоровья Миронова, вчитываясь в анализы, листая описания его дыхания и сердцебиения. Идея равного положения сторон, высказанная Найденовым, ее всерьез зацепила. Теперь надо было эту идею грамотно применить к конкретному случаю. Судья величественно подняла голову и как подлинная защитница прав человека торжественно провозгласила: «Постановляю. Огласить в судебном заседании содержание медицинской карты Миронова. Суд исходит из необходимости соблюдения требований Конституции Российской Федерации о равноправии сторон. В предыдущих заседаниях подсудимый Миронов неоднократно заявлял о применении к нему физического воздействия. Суд не находит оснований для отказа стороне обвинения в предоставлении доказательств».

Вошли присяжные заседатели. Прокурор встал в позу античной статуи: «Оглашается медицинская карта подсудимого Миронова во время пребывания его в тюрьме…» При всем честном народе прокурор долго и нудно поведывал присяжным, что у Миронова хронический гастрит и боли в коленных суставах, что он жаловался на боли в сердце, что у него упало зрение, и регулярно болела голова, повышалось кровяное давление… Все это с мельчайшими подробностями, с диагнозами, с конкретными датами осмотра врача…

Ощущение неловкое, даже гадкое. Нет, мы не услышали ничего предосудительного о болезнях подсудимого, просто каждый из нас подумал о том унижении, которое переживает человек, когда прилюдно перетряхиваются детали его нездоровья типа «язык обметан серым налетом». А ведь у большинства болячки покруче мироновского тюремного гастрита. Пусть Пантелеева хоть на миг представит себе, как Каверин с выражением и в полный голос читает в зале ее медицинскую карту.

А ведь еще совсем недавно суд был более целомудрен и берег человеческие тайны. Вспомнить хотя бы допрос потерпевшего Чубайса. Главный энергетик ныне нанотехнолог утверждал тогда, что его контузило, был звон в ушах, но когда сторона защиты поинтересовалась, обращался ли потерпевший к врачу, Чубайс с чувством оскорбленного достоинства ответствовал: «Нет, ну что вы!» И ни судья, ни прокурор, ни даже въедливая защита, которая сильно сомневается в том, что Чубайс вообще был на месте происшествия, не потребовали медицинской карты Чубайса за последующие после событий два года его жизни, чтобы предъявить ее для обозрения присяжным заседателям.

Следующим номером в программе обвинения после любителя медицинских тайн солировал адвокат Чубайса Шугаев. По этому случаю он предусмотрительно принарядился в малиновую рубаху, в какой обыкновенно на свадьбах щеголяют сельские гармонисты, а цыгане выряжают дрессированных медведей, и желтые штаны, которые в сочетании с малиновой зарей делали его похожим на очень крупной величины певчего щегла.

Адвокат встал к трибуне, включил микрофон, откашлялся, как будто и в самом деле собирался солировать, и проникновенным голосом конферансье на концерте возвестил: «Справка о погоде!» и действительно вдохновенным голосом поведал о погоде, бывшей с десятого по восемнадцатое марта в районе аэропорта Внуково, метеорологическая служба которого и предоставила справку. Как всякий подлинный творец, наш адвокат допускал при этом вольное обращение с текстом справки: «По вашему запросу сообщаем сведения о погоде в том районе, где произошло покушение на убийство Чубайса…».

Адвокат Першин справедливо возразил, что метеорологическая служба аэропорта Внуково, во-первых, не могла быть заранее осведомлена о покушении на Чубайса, когда собирала данные о погоде, во-вторых, она вряд ли бы вписала эту душещипательную фразу в сухую погодную сводку, предназначенную для пилотов и авиадиспетчеров.

«Читайте по тексту», — потребовала судья.

Пойманный на творческой интерпретации документа Шугаев продолжил декламировать: «10 марта. Ночь. Количество осадков 4 мм, температура воздуха — 8 градусов, влажность воздуха — 89 %, ветер северо-западный 5 метров в секунду…».

Все тем же голосом влюбленного трубадура Шугаев зачитал еще два письма из Министерства юстиции России, в которых сообщалось о только что признанных экстремистскими двух изданиях. Это книга Бориса Миронова «Приговор убивающим Россию», которая, как убеждало следствие, явилась идеологическим основанием ненависти к Чубайсу, и статья Владимира Квачкова «Национальное восстание — да!» Адвокат поделился с присяжными радостной вестью, подоспевшей аккурат к вынесению вердикта: судебные решения о признании этих изданий экстремистскими были приняты вот только что, в марте и в мае 2010 года, причем по книге «Приговор убивающим Россию» — на далекой Камчатке, где, как выразился подсудимый Иван Миронов, «это стоило Чубайсу дешевле всего».

Но все же в творческом состязании на артистизм и выразительность «дополнений по делу» по степени воздействия на зал победил не Шугаев, а представитель потерпевшего Чубайса Леонид Гозман. Он и освежил, и взбодрил, и просветил, если кто еще чего не понял.

Гозман не блистал нарядом, как Шугаев, не изображал из себя античный монумент, как Каверин, Гозман негромким голосом, скромно сказал: «Господа присяжные, я хочу огласить документы о том, что было раньше там, где находится сейчас дача Чубайса. Это я говорю для того, чтобы опровергнуть утверждения защиты, что прежде на этом месте был детский садик РАО «ЕЭС». Справка администрации сельского поселения «поселок Жаворонки». Земельный участок 2,58 га, расположенный по адресу: пос. Жаворонки, улица Победы, на момент выделения его собственнику был свободен от объектов социального строительства и детских учреждений».