Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Зал замер. Стало не до смеха. Подсудимого Найденова только что обвинили в покушении на Чубайса только за то, что в машине Квачкова была обнаружена «кепка с волосами Найденова». Но ведь все не так! Вывод той экспертизы, что эти волосы «могли происходить от Найденова». И за это «могли» человеку корячится пожизненное?! А прокурор, как вольный каменщик, строил то, что ему в голову взбредет, для него ни ГОСТов, ни ОСТов, ни Законов: «Что подсудимые противопоставили доказательствам обвинения? Они пытались опорочить доказательства, что незаконно. Они пытались посеять ненависть к потерпевшим. Подсудимые Яшин, Найденов и Миронов заявили о своем алиби».

Алиби подсудимых возмутило прокурора Каверина до глубины души. Все так красиво выстроено, а тут являются какие-то люди, и говорят, что видели подсудимых не на Митькинском шоссе, где их никто не видел, а совсем в другом месте. Возмущение настолько захлестнуло душу прокурора, что не выдержала прокурорская душа переполнивших ее сомнений в правдивости свидетелей защиты: «И вообще, когда я прослушал показания свидетелей защиты, вспомнилось мне…». И тут душа прокурора прорвалась наружу, заполнив судебный зал хоть и жидковатым тенорком и пусть не вполне мелодичными звуками, но таким щемящим сердце искренним куплетом: «Я сегодня до зари встану, по широкому пройду полю…». И без того обомлевшие и обалдевшие от жары судья и потерпевшие, да и весь зрительный зал сочли все это за температурный мираж, и только защита разразилась дружными аплодисментами. Прокурор, напрягая без того уже натянутые до предела голосовые связки, перекрыл овации и допел то, ради чего затеял весь концерт, дабы силой искусства опорочить всех свидетелей сразу: «Все, что было не со мной, помню».

«Когда свидетелей спросили, — продолжал воспаривший на воздухах прокурор, — как вы запомнили 17 марта, они в ответ: в этот день было покушение на Чубайса! Уважаемые присяжные заседатели, вот если вас спросить, что вы делали 17 марта 2005 года, вспомните — пять баллов! Ну, как это можно вспомнить?! А тут свидетели приходят и говорят: прекрасно помню, это же Чубайс!»

Тут прокурор подошел к распределению ролей между подсудимыми, о чем прежде за все десять месяцев суда никто никогда не говорил: «Я не принимал участия в расследовании данного дела, но я убежден, что преступление совершили именно эти подсудимые. При описании преступления конкретно не указано, кто какую роль выполнял при его совершении. Это, в общем-то, при организованной группе особого значения не имеет — юридического значения. Хотя из материалов дела понятно, в чем виноват Квачков — в том, что подготовил это преступление. Кнопку привода в действие взрывного устройства нажимал Найденов, автоматами были вооружены те два человека, которые имеют опыт огневой подготовки — это Яшин и Саша Квачков, правда, Саша Квачков — стрелок никудышный, Саша Квачков все зачеты по огневой подготовке сдавал всегда за деньги, потому и не попал. Я уверен, что 17 марта и для Миронова нашлась работа. В том, что он закладывал взрывное устройство, у меня лично сомнений нет, поскольку его телефон единственный из всех работал на месте подрыва именно в нижней части Митькинского шоссе и зафиксирован базовыми станциями. Но и 17 марта для него работа нашлась. Пара рук, тем более не самых нежных, достаточно крепких рук — она пригодилась. Припомните, сколько имущества пришлось перенести подсудимым на место подрыва: это оружие, два автомата, это коврики, это аккумулятор, взрывное устройство, ну и так далее. Понятно, все это надо перенести и лишняя пара рук, повторяю, не помешает».

Прокурор прекратил постройку пирамиды или расстрельной стенки, трудно сейчас сказать, что он планировал построить. Слово перешло к его младшей коллеге. Прокурор Колоскова вышла к трибуне, разложила бумаги: обвинение Колоскова строила на детализации телефонных звонков. Юная обвинительница начала с философского: «Коллеги! Время не стоит на месте, и технический прогресс тоже движется вперед. Сотовая связь сегодня позволяет установить то, о чем молчат подсудимые. Цифры — вещь упрямая. Вот Квачков говорит, что его дача была необжитой, но и в октябре, и в ноябре его телефон фиксируется в Петелино рядом с дачей. Вот Квачков говорит, что приехал на дачу 12 февраля. Тогда возникает вопрос: что делал Яшин в Петелино 11 февраля? Квачков на этот вопрос ответить либо не может, либо не хочет. Пусть выбирает, что для него хуже. Вообще о телефонных переговорах Яшина и Квачкова можно сказать стихами «Он с именем этим ложится, он с именем этим встает». Удивительно, что эти люди могут обсуждать в течение одной или полутора минут? И становится очевидным, что их связывают не только родственные отношения!»

Юная прокурорша порылась в бумажках: «Вспомните, Квачкову был задан вопрос об улице Василия Петушкова и Походном проезде. Из детализации следует, что Яшин начинал и заканчивал свои дни в зоне базовой станции на улице Василия Петушкова. Какое это имеет значение? А вот какое: Яшин с женой около восьми месяцев вместе не жили! Это подтверждает детализация телефонных переговоров». Колоскова успешно продвигалась все дальше в лес, ближе к Чубайсу, к Жаворонкам, к Митькинскому шоссе: «Что касается телефонных переговоров Миронова, то память подсудимого-историка обладает избирательностью. Он категорически не помнит содержание своих разговоров с Яшиным и Александром Квачковым. Миронов утверждает, что с Александром вел разговоры за жизнь, только из детализации их звонков, которые очень коротки, ясно, что они решали конкретные вопросы и за машиной Чубайса они следили. Например, Александр Квачков 24 февраля находился более часа на проспекте Вернадского и созванивался со своим отцом! А где находится подсудимый Миронов 3 марта? Подсудимый Миронов в 9 часов находится на проспекте Вернадского. И случайно ли Яшин в этот день созванивался с Мироновым? Исходя из детализации, возникает вопрос: а что делал Миронов до обеда в Жаворонках 6 марта? Несмотря на то, что гастарбайтеры сидели и ждали отправки на работу, Миронов решил 10 марта договориться с ними о поклейке обоев. Спрашивается, а почему Миронов не договорился о поклейке обоев 6 марта? И зачем 10 марта в Жаворонки приехал Яшин, если Миронов там уже был, он сам мог отвезти гастарбайтеров на дачу чистить снег. Зачем все это подсудимым? Затем, чтобы найти хоть какое-то объяснение своим звонкам…».

Милейшая девушка, поблескивая стеклышками, до боли напоминавшими бериевские очечки, ловко, как карты пасьянса, раскладывала детализацию телефонных звонков подсудимых, за них решая, что они делали в то или иное время в тех или иных местах, о чем разговаривали друг с другом, какие «решали вопросы». Казалось, что она вездесущей тенью проскользила за ними во все закоулки их жизни, и теперь выворачивала жизнь подсудимых наизнанку, комментируя в пользу покушения на Чубайса любое передвижение, зафиксированное телефонными базовыми станциями. Хотелось выбраться из этого затхлого воздуха, немедленно отключить и выбросить собственный телефон, который, оказывается, способен порождать столь ужасные фантасмагории, чреватые пожизненными сроками.

О, эти речи обвинителей! Сколько в них пафоса, обличения и грозы. И как ничтожны доказательства виновности подсудимых. Но, несмотря ни на что, обвинительница Колоскова воззвала, завершая свои премудрые гадания, к присяжным заседателям: «Я с уважением отнесусь к любому решению, которое вы примете. Но это может быть только решение о виновности. Я прошу вас ответить ДА о виновности подсудимых».

Опустим над этим тяжелым зрелищем занавес, ибо наблюдать прокурорское бесчестие нет ни сил, ни даже гнева. Остается лишь жалеть поруганную Фемиду. 

Адвокат чУбайса заявил, что вина подсудимых доказательств не требует (Заседание шестидесятое)

Интереснейшее зрелище — прения сторон! не даром созвучных понятиям «переть», «напирать». Как упорно и наступательно прет обвинение на подсудимых, как яростно напирает оно на сторону защиты, и о, искусство словословия! не имея ни малейших доказательств вины подсудимых, обвинение прет на защиту, как перли немецкие псы-рыцари с пиками и копьями в конном строю на пешее крестьянское войско с дубинами.

Очередной день прений начал своей речью адвокат Чубайса Андрей Шугаев, крупногабаритный толстяк, вышедший к трибуне с большой бутылкой запотевшего «пепси-лайта», чем напомнил присутствующим лакомку Карлсона, но только огромных размеров и непривычно сердитого: «Сегодня в нашу жизнь входит такое понятие как экстремизм. Особенно опасны пропаганда расового превосходства, насилия, организации беспорядков. Этот экстремизм сходен с экстремизмом, который был в Германии. Экстремисты отводят себе роль судей, прокуроров и исполнителей приговоров одновременно. За этим стоят реальные кровь, смерть, физические и нравственные страдания». Адвокат шумно вздохнул, посчитав экстремизм подсудимых доказанным, и двинулся обвинять дальше: «Кто же те преступники, которые готовили покушение на Чубайса? Я понимаю ваше разочарование: вы ждали, что обвинение представит реальных очевидцев, которые видели подсудимых на месте преступления. Увы, таких свидетелей не оказалось. Но остались улики, они косвенно указывают на Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова. То, что очевидцев не оказалось, свидетельствует о том, что преступление было очень тщательно подготовлено и реализовано. Ведь мы с вами имеем дело со специалистами очень высокого класса. Давайте освежим в памяти автомобиль БМВ. Некоторые следы от пуль пришлись как раз в зазоры между корпусом и стойкой автомашины. Помните, потерпевший Крыченко сказал: стойка задержала бронебойную пулю в одном миллиметре от его виска! Наверное, мы с большой точностью не ответим на вопрос: кто лежал в засаде, кто привел в действие взрывное устройство, кто нажимал на спусковой крючок. Зато мы с уверенностью можем ответить на другой вопрос: все это совершила экстремистская группа Квачкова, Яшина, Найденова, и Ивана Миронова. Если эта группа собралась, совершенно не важно, кто в ней в каком качестве будет участвовать».