Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Вон катер уже отвалил. На палубе выстроен почетный караул, умеют блеснуть выправкой и видом русские матросы. Оркестр. Салюты эскадры. Ответные салюты. Жаль, государь не видит этого волнующего торжества. Его Величество желал протянуть руку нашему восточному соседу, посылая с визитом эскадру.
Кажется, японцы готовят нам какой-то сюрприз. Все напряжены, внимательно наблюдают. Японский адмирал идет с супругой. Знак особого внимания к нам и дружественности.
Ветер дул с ледяной вершины Фудзи. Гора была безоблачна, открыта. Это признак доверия Японии к гостю. Когда чувствуется опасность, Фудзи закрывается.
Адмирал Ретто на фоне далекой Фудзи казался ее посланцем. У японцев Фудзи не «она», а «он». Это привет богатыря, а не гостеприимной матери отечества.
Адмирал Ретто похож на англичанина. Держится без аффектации, естественно, с достоинством, смотрит с твердым спокойствием. Английские усы, прямой нос. Слегка скуласт, впрочем, такие лица бывают и у наших, и у английских аристократов, как и у петербургских околоточных.
— Моя жена…
Что-то знакомое Алексею Николаевичу в чертах блестящей тонкой дамы в безукоризненном парижском туалете, в лице с черным льдом глаз.
«Неужели? Это ты!»
«Да. Ареса сан», тая, отвечал черный лед.
Сюрприз… Адмирал с супругой? Его жена — это Оюки. В деревне Хэда юношей Сибирцев влюблен был в эту деревенскую красотку.
Представили свиту, среди которой был высокий элегантный и тонкий офицер с огненно смуглым японским лицом аристократа и голубыми глазами. Со скромным блеском достоинства и пристального ума. В струнку вытянулся перед русским адмиралом.
Холодно-вежлив, склонен к улыбке, великолепно владеет собой. Оюки рядом с мужем-адмиралом. Сибирцев узнавал всех троих. Он узнал молодого японца, хотя никогда в жизни не видел его.
Да, хромая жена русского адмирала осталась дома, в особняке командующего эскадрой, с садом на круче, сквозь ветви которого распознается панорама бухты Золотой Рог. Энн, а теперь Анна Ивановна, дочь сэра Джона Боуринга, когда-то в юности на британском военном судне ходила в Японию, тогда еще закрытую, нашла там Оюки и видела там этого мальчика. Она видела его, а родной отец не видел его никогда.
Прошли года, нога Энн, раненная во время Великого восстания[28], зажила, лишь временами хромота одолевала, и, стараясь перебороть ее. Энн много ходила, упражнялась со всей ее необычайной настойчивостью, по нашей русской пословице, клин клином вышибая.
Наши самодовольные капитаны, офицеры и матросы, сторонники сохранения зимовки нашего флота в Нагасаки, посматривают на японцев чуть ли не как на свою собственность, полагая, что эта страна у нас в кармане. Видят ее развитие, но не придают значения.
Какой едкий ветер с ледяной Фудзи с подмесью дыма фабричных труб Иокогамы и Канагавы ожог лицо и глаза русского адмирала, вырвал из них слезу, заслезил. Как непривычен моряку дальних плаваний едкий дым промышленных окраин.
Японский адмирал стоял к ветру спиной, словно часть этого режущего берегового ветра с Фудзи, и слез у него на лице не было. Его глаза сухи. Это глаза сильного, много страдавшего благородного человека. Он может в любой миг обнажить самурайскую шпагу и казнить себя за ошибку. Но он не совершает ошибки. Он вырастил рыцаря из своего великолепного мальчика. Это его сын. Он воспитал его, взлелеял, научил мужеству и святой преданности отчизне, императору и знамени с восходящим солнцем. Сын элегантен не по-японски. Он не ходит нараскоряку, как японские офицеры, походками напоминающие аульных старшин из киргизских степей.
На торжественном приеме адмирал Ретто заявил, что ему оказана высочайшая честь и доверие предварительно сообщить благородным гостям о том, что японский император в память заслуг перед Японией награждает русского адмирала Евфимия Васильевича Путятина японским орденом Восходящего Солнца…
Это недавно учрежденный орден для награждения японцев, имеющих особые заслуги перед своим отечеством. Япония впервые награждала этим орденом иностранца. За заслуги при открытии Японии…
Адмирал Ретто объявил, что орден будет передан командующему русской эскадры на особом приеме.
За столом все встали. Адмирал Ретто поднял бокал.
— Я хочу сказать несколько слов в память заслуг адмирала Путятина…
Эти слова адмирал произнес по-русски. Вот и сюрприз, о котором, подготавливая гостей ко дню приема на крейсере, предупреждали японцы.
— Но нам неизвестно, был ли награжден японским орденом когда-нибудь кто-нибудь из иностранцев еще.
После торжественного обеда начались развлечения. Адмирал Ретто, вдруг заискивающе улыбаясь, попросил адмирала Сибирцева, чтобы его плясуны, пожалуйста, исполнили «камаринскую».
— Это для моей супруги! — сказал он опять неожиданно по-русски. — Ее желание.
Он все знал, конечно. Он знал вкусы своей супруги по ее рассказам. Она предана своему супругу, признательна и откровенна.
А молодой японец со страстью смотрел в лицо Сибирцеву. Адмирал Ретто отдал какое-то распоряжение молодому человеку. Лейтенант отвесил четкий поклон, подняв голову, широко улыбнулся в лицо нареченного отца, показав сквозь напряженные губы ряд отличных зубов, повернулся на каблуках.
Оюки-сан с молчаливой задумчивостью посмотрела на адмирала Сибирцева.
Оюки… деревенская девушка, дочь разбогатевшего отца. Наша шхуна «Хэда» уходит, а с ней вместе мир бедной счастливой юности и несчастной любви.
«Ее желание…» Она помнит удалые пляски наших матросов, поражавшие японцев. Больше всего в деревне Хэда любили, когда русские пляшут «камаринскую».
— А говорили, что у адмирала Ретто жена англичанка или немка. Нет, кажется, бельгийка. Говорят. Да, говорят, — толкуют полушепотом молоденькие офицеры.
— Говорят, что в Москве кур доят, — обрывает разговаривающих старший офицер, — а коровы яйца несут.
Адмирал Ретто и модная парижская дама отбывают.
— Оюки-сан! — вырвалось у Алексея.
— Аре…сей! — отвечает Ретто-сан, протягивая руку в перчатке.
А сын Алексея! Как он тщательно сбережен, отлично воспитан. Какая забота о поколении. Б стране выводится сильный человек.
Адмирал Ретто пригласил русских моряков во главе с адмиралом Сибирцевым к себе в свой загородный дворец. Это произойдет после важного государственного приема…
…По возвращении во Владивосток из Японии Алексей Николаевич вечерами улучал время просматривать бумаги, присланные из Петербурга. В современных отношениях с Японией угадывались некоторые неясности, и ответы на них дипломаты пытались найти в истории.
Он читал интереснейшие отчеты адмирала Рикорда, министра торговли при Александре I, Румянцева и Головнина, выписки из дел Путятина. Иногда занимался на террасе с видом на бухту в провале, который в туманную погоду мог показаться бездонным.
Когда не было дождей, Сибирцева с китайцами продолжала работу в саду, который разбит террасами и спускался, как рисовые поля, по склону ступенями. Они были засажены фруктовыми деревьями, цветами и кустарниками. Энн любила ягоды, фрукты и овощи, выращенные своими руками.
Для Энн рассказы мужа о Японии были занимательны, но она кажется, ничему не
