Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

отплываешь от берега, тем выше этот кряж сопок, как сплошная гора в черни леса по всему полуострову, длиной более сорока верст до самых круч во Владивостоке, узкая, высокая и мохнатая.

А под хребтом дорога не видна в лесу, там теперь пойдет железная дорога над самыми дачами.

Тянет выверить свои силы, сходить с соседями на кабана.

Алексей перевернулся и поплыл, и опять лег на воду, поглядел на еще выше подымавшийся лес и скалы Богатой Гривы.

Вечером в маленькой гостиной горел камин. Энн слушала рассказы мужа.

В этом году оба взрослых сына Сибирцевых побывали во Владивостоке. На даче им очень нравилось сидеть вечером вот так же у камина, вытянув ноги на подставленные скамеечки.

Самый младший сын Сибирцевых, любимец всей семьи, заканчивает кадетский корпус в Петербурге, и в это лето в учебных плаваниях… Очень ждали встречи с ним родительские сердца.

— Англичане мстительны, — вдруг сказала Энн, — Байрон писал Мазепу с английского характера. Могут ждать своего долго и терпеливо… Казалось бы, все шло так хорошо! Но что за перемена в их политике, кто опять разжигает ненависть, что за сказки печатаются в лондонских газетах!

У Энн русские сыновья, и она жила их интересами. Она стала очень чутка к мнениям о России. Некоторая неприязнь к нам на ее родине замечалась и прежде, но Энн не придавала этому значения.

Ее отец не любил Пушкина и не переводил его. Энн вчитывалась в Пушкина. У Пушкина сильные чувства патриота. С годами изменились ли мнения отца? Это, видимо, не просто разные литературные вкусы.

Бывая в Англии, Энн рассказала однажды, как забайкальский казак, большой знаток коневодства, подарил двести пятьдесят лошадей сыну русского императора для конной гвардии. Никакого впечатления! Как вздернулись носы! Может показаться, что неприятна любая весть из России, в которой нет грязи, потаенной ненависти, поношения или пренебрежения. Энн и тут не поддавалась. Она знала своих и не ждала перемен. Но от этого не легче.

Жена лорда Гренвиля[33] когда-то уверяла, что якобы застала русскую горничную, когда та ела ее крем для лица. Это известие имело оглушительный успех и разошлось по Лондону. А двести пятьдесят коней в подарок императору от простого казака, хозяина табунов в несколько десятков тысяч, знатока-лошадника, нет, это не стало достоянием образованного мира.

Энн с британской ясностью ума понимала, как много зла искусно закладывается в народ, который в своем эгоизме мог стать самодовольным до слепоты.

«Up with the English and down with the rest!»[34]

Королева благожелательна к русским. Она женила сына на дочери Александра II, сохраняла внимание и интерес к России. Она не желала в свое время войны.

Государь Александр II предложил тогда в подарок королеве послать русский гвардейский полк. «Мадам, — писал он с почтительностью, — я обращаюсь к Вам…» В какой тупик он поставил лордов и столпов империи. Как, куда принять полк? Но как отказать?

Выдав свою единственную любимую дочь Машу за сына Виктории, государь Александр II предложил полк как приданое. Для чести и славы дочери, для службы королеве Англии, для участия в битвах за Англию, а не только для торжеств, служб и парадов. Для напоминания обществу и народу о согласии империй и великих наций.

Но, как кажется слегка насупившемуся Алексею Николаевичу, будущие судьбы мира теперь уже решаются не в казармах и дворцах, и даже не в парламентах, а в адвокатских конторах, в лавках и редакциях. Озлобленными, жаждущими своей доли бородачами в очках. Их беспощадными солдатами станет чернь больших городов, ведь все свершается именем труда. Под видом мстящих трудящихся все станут палачами.

Все рвались к власти и жаждали утешиться возмездием, но яростно спорили между собой, стараясь доказать друг другу, какой должна быть самая благовидная причина для переворота в государстве, чтобы отдать часть счастья трудовому народу. Подготавливалось уничтожение того, что он создавал всю жизнь.

Глава 3

СЕМЕНОВСКИЙ БАЗАР

Стволы кедров багровы и в черных бороздах, прошлогодние урожаи у каждого под ногами; подымешь из травы — полшишки сгнило, а половина со сладкими орехами, щелкай на здоровье. Матросы переняли разговор от сибиряков; сладкий — не значит сахарный. На лиане кишмиш, совсем не тот кишмиш, что продают на рынке, мелкий и черный, а крупный, иззелена полосатый. Этот сахаристый, с ним можно варить здешний кислый виноград, кок знает: будет сахарно. Душно, воздух медовый и много пчел, зудит гнус.

Пробковые дубы, клены, ясени, ореховые деревья толсты у земли, а уходя ввысь, гнутся там дугами, играют листьями на солнце над темной крышей леса. Тут же прямые стволы других деревьев, как свечи, уходят в небо.

Здешняя береза называется черной, а на ней красная береста, как излопавшаяся китайская бумага. Только снизу от старости задубела, превратилась в кору, такую же, как на деревьях ореха, похожего на турецкий. Орешника тут множество. Лес мрачен, кажется черным под крышей из листвы в несколько этажей. Некоторые стволы обхвата в три и четыре, растут тесно. По стволам ползут вверх лианы толстые, как корабельные канаты; от них, словно сеть под бугшпритом[35], -виноградник со спелыми гроздьями. Б подлеске вьюн ловит за ноги; лезешь по лежачему плетню в траве, хватайся, прыгай через трухлявые лесины и валеги[36], переваливайся по колодам. Много разных невиданных деревьев, у всех тяжеленные стволы. Не оплошай. Тихо, и вдруг под носом что-то зашевелится и как рванет с громом в чащу. Рога мелькнут, как птица полетела.

Карабины у охотников наготове. Тигр не шутит, китайцу на днях голову откусил. Трое матросов с корвета — Собакин, Маточкин и Грамматеев — посланы на охоту добывать для команды освежение, лезут трущобой по гриве. Сквозь нее в ветвях бывает видно воду с обеих сторон. На восточной стороне океан, а на западной залив.

Тут так высоко, а кажется, к воде близко, словно Богатая Грива обрывается в нее прямыми стенами на обе стороны.

Из земли тычком лезет чертово дерево, похожее на палку, не схватись, все в иглах, взвеешь.

Матросы, хватаясь за лианы, как по снастям, спустились с кручи и вышли на утес. Море открылось, и видно стало наше судно вдали у выхода в океан, и внизу в слепящем блеске воды что-то плещется.

— Смотри, какая рыба бьется, — заметил Маточкин. У матросов за спиной наверху остался лес, как черная туча, а на жарком небе без облачка. Различаются толстые лапы кедров, лезут из тучи. Воздух и здесь стоялый, как на меду,