Затерянный книжный - Иви Вудс

class="p1">– Во-первых, никто не должен знать, что я здесь. В моей тюрьме было куда хуже, чем в вашей, и если кто-то узнает… Сама мысль о том, что меня вернут обратно…

Я сама не заметила, что дрожу. Йозеф отложил в сторону то, чем занимался, и, подойдя, обнял меня. Это потрясло меня, но в то же время было приятно снова прикоснуться к живому человеку. Чувствовать его тепло и доброту. Он первым разомкнул объятия.

– Извините.

– Ничего.

Спустя мгновение мы оба улыбнулись.

– Так жаль, – продолжил он, открывая новую коробку с книгами. – Должно быть, это был замечательный магазин.

– Он и правда был замечательный.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, как выглядело это место когда-то. Мне хотелось снова ощутить присутствие посетителей, которые находили здесь что-то ценное, даже не имея понятия, что ищут это. Могу ли я снова открыть магазин? Могу ли позволить себе не открывать его? У меня не было рукописи на продажу, а значит – никакой возможности обеспечить себя. Я не могу вечно жить, полагаясь на доброту Йозефа. Он спас мне жизнь. Возможно, он прав. Какой смысл в свободе, если душой ты остаешься взаперти?

– Я должна быть очень осторожна, – сказала я, и его широкая улыбка вселила в меня надежду.

Магазин открылся тихо, без фанфар. Я просто перестала запирать дверь, и люди начали заходить внутрь. На вырученные деньги я пополняла запасы и набивала кладовые. Теперь я могла даже позволить себе какие-то предметы первой необходимости, казавшиеся роскошью: мыло, нижнее белье, новую пару обуви. Я начала видеть свет в конце туннеля и пресекала страхи, терзавшие меня. Пока Линдон верит, что я в приюте Святой Агнес, а доктор Линч продолжает получать деньги, они не побеспокоят меня. Мало-помалу я приходила в себя. Побитая, но не сломленная, а это куда больше, чем выпадает некоторым.

Уверенность приходит незаметно. Я все больше полагалась на Йозефа, на его спокойствие и надежность. Он ни о чем не просил меня, и порой я не понимала, почему он приходит сюда каждый день, не спрашивая о событиях прошлого и не строя планов на будущее. Возможно, он просто был из тех, кто не выбрасывает сломанные вещи. Я осознала это в тот день, когда он заявился с самыми крошечными на свете инструментами, завернутыми в мешковину.

– Где ты это взял?

– У одного мастера-часовщика, что живет неподалеку.

Он сообщил это так спокойно, будто все было очевидно. Военнопленный может бродить по городу, одалживать инструменты у часовщика и чинить старинную музыкальную шкатулку для женщины, которая недавно сбежала из сумасшедшего дома. Я захихикала, и Йозефа это немного озадачило, но он не спросил, в чем дело. Он вообще никогда ни о чем не спрашивал, только работал.

– Ты знаешь, что делаешь? – уточнила я. Я собиралась выйти в город и купить продуктов, раз уж у меня появились деньги.

– В Зальцбурге я чинил органы.

Я качнула головой, не в силах усвоить эту новую информацию.

– В каком смысле?

– Для церкви. – Йозеф осторожно отвинтил крышку позолоченной коробки.

– Ты ремонтировал церковные органы? – повторила я, и он кивнул, не глядя на меня.

– В детстве, на пару с отцом. Потом изучал механику в Геттингенском университете. Мне нравится чинить вещи. – И он широко улыбнулся.

Как такой человек вообще оказался среди солдат вермахта, совершивших аварийную посадку в Ирландии? Впервые я задалась вопросом, возможно ли, что он убил кого-то. Ведь до плена Йозеф служил в оккупированной Франции… Я наблюдала за тем, как он пристально рассматривает механизм шкатулки, как извлекает маленькую птичку. У него были гладкие руки, кончавшиеся длинными пальцами с чистыми, аккуратно подстриженными ногтями. Светлые волосы сильно отросли и, поскольку он не укладывал их, падали на глаза, и он то и дело встряхивал головой, чтобы откинуть их. Он выглядел совершенно по-домашнему. Неизвестно откуда он притащил два старых деревянных стула и стол. У Йозефа был талант доставать нужные ему вещи. Ничего лишнего, только самое необходимое.

Сегодня я рассмеялась, хотя он совсем не собирался смешить меня. На самом деле казалось, что ровно так он и жил: не имея такой цели, он делал этот мир лучше.

Дублин, 1944

– Меня возвращают на родину.

Йозеф застыл в дверях, с ног до головы облаченный в армейскую форму.

– Когда?

– Сейчас.

Его голос был ровным, лишенным эмоций. Я кивнула, будто соглашаясь, что так все и должно быть. Несомненно, какая-то часть меня ожидала, что это произойдет. Ничто не вечно, и мы оба понимали, как шатко его положение здесь. И все же здесь мы создали свой мир, куда не проникало ничто снаружи, куда не задували ветра перемен. Я держала в руках книгу, которая постоянно падала, куда бы я ни поставила ее и как бы плотно ни зажала между соседними. «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма. Я вцепилась в эту несчастную книгу, пытаясь устоять перед шквалом обрушившихся на меня новостей.

– Тебя кто-нибудь ждет там, в Австрии?

Я никогда не спрашивала. До этой минуты я не хотела знать ответ, но теперь пришло время взглянуть правде в глаза. Возможно, так мне будет легче отпустить его.

– Мой отец. Больше никого нет.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела, что скрывалось за этими простыми словами. Я подбежала, обвила руками его шею и уткнулась лицом ему в грудь. Мы впервые так прикоснулись друг к другу, и это касание должно было ощущаться незнакомым, но нет. Казалось, это единственное место, где я хочу быть. Он помедлил секунду, но обнял меня, и я почувствовала теплое дыхание на своей шее. Отстранившись, я снова посмотрела на него. Он не отвел взгляда, и в его глазах прятался весь мой мир.

– Mein Liebling[27], – прошептал Йозеф.

Все это время мы держались на расстоянии друг от друга. Внезапно я поняла, что это было – по крайней мере, с моей стороны – исключительно из-за страха потерять еще одного человека, которого я полюблю. Я обманывала себя, считая, что если не позволю себе сблизиться с Йозефом, то не буду скучать по нему, если он исчезнет из моей жизни. Какая глупость! Романтическая близость – лишь одна струна на скрипке, инструмент же все еще способен играть музыку.

Он взял мои руки в свои, повернул ладонями вверх, поднес к лицу, к щекам. Потом поцеловал каждую. Печаль все еще таилась в уголках его рта, как и прежде, но было там нечто новое. Уязвимость, которую он не позволял мне увидеть прежде.

Казалось, время застыло и его никогда не заберут у меня. Я подняла голову и позволила губам замереть рядом с его губами. Я чувствовала его дыхание, видела, как он сомкнул веки, а