Затерянный книжный - Иви Вудс

– Смотри на слова, Генри!

Ее татуировка, ну конечно. Я наклонился поближе, но не смог разобрать надпись.

– Черт!

– Что?

– Очень мелко, мне, наверное, нужны очки.

Она наклонилась к прикроватной тумбочке и выудила оттуда лупу. Я постарался не чувствовать себя стареющей черепахой. Итак, что там говорится?..

«Ренвилл-Холл – это призрак, который преследует всех нас из поколения в поколение. Он сокрушает на своем пути все мечты и устремления. Эта земля проклята, как и все родившиеся на ней дети. Я рожден во тьме, и никакое искупление не одарит меня спасительным светом, который я искал в ней, моей дорогой Розалин. Тьма будет царить в этих местах вплоть до моего последнего вздоха, и после него тоже».

Не знаю, что я ожидал найти с той самой минуты, как увидел, что у Марты есть татуировка, но точно не это.

– Ты можешь рассмотреть дату?

С помощью увеличительного стекла я нашел цифры. 1846.

– Что это значит? – спросил я.

Марта повернулась и посмотрела на меня большими и очень серьезными глазами.

– Я никому никогда не рассказывала об этом. И никогда не понимала по-настоящему, то есть я имею в виду, я не понимала, почему это происходит, пока не увидела ту фотографию Опалин.

Она взяла с тумбочки телефон и вывела на экран снимок. Старая фотография Опалин, которую мы нашли в приюте Святой Агнес.

– Что я должен здесь увидеть? – спросил я.

– Ее юбка, посмотри.

Я приблизил изображение и заметил то, что упустил ранее. Мелкие стежки, идущие по всей юбке.

– Это слова, – сказала Марта, и мозги у меня медленно заработали. – Целая история. Та же, что у меня на коже. Она вышила ее на юбке.

– Что за…

Я вновь взглянул на ее спину и увидел инициалы в самом конце. Э. Дж. Б.

Кажется, у меня волосы встали дыбом.

– Генри, я думаю, это рукопись Эмили Бронте.

Глава 52. Опалин

Лондон, 1946

Вдохновленная «Графом Монте-Кристо», я потратила месяцы на поиск информации и наткнулась на статью в газете про одного солдата. Его родственники считали, что его несправедливо казнили за трусость. Они упомянули подразделение, и именно там служил мой брат. Итак, у меня появилась зацепка, оставалось лишь следовать за ней.

Я нашла изобличающие документы военного трибунала с двух судебных процессов, проходивших в Ипре, где пятьдесят человек приговорили к смертной казни через расстрел (или попросту убили – смотря какой точки зрения придерживаться). Всего за несколько дней до подписания мира, прекрасно сознавая, что немцы вот-вот сдадутся, мой брат приказал расстрелять еще двоих солдат. Я отнесла бумаги мистеру Тернеру, журналисту из «Таймс», и он согласился подхватить расследование.

Из протокола судебного разбирательства стало ясно, что солдат контузило. По словам Линдона, контузия была прискорбной слабостью, которая в достойных подразделениях попросту отсутствовала. «Недостаточно доказательств для вынесения обвинительного приговора», – резюмировал он, однако рекомендовал казнить солдата, дабы донести послание до батальона, который накануне понес большие потери. Никто не писал о том, что их сгубило именно тактическое решение генерала. Одним из солдат был ирландец по имени Фрэнк О’Дауд: его расстреляли за то, что он отказался надеть фуражку, потому что она промокла насквозь от непрерывных дождей. Врач накачал его препаратами, чтобы О’Дауд смог пережить последние часы в камере смертников. Мистеру Тернеру удалось связаться с медиком, который подтвердил, что О’Дауд был из числа добровольцев. «Эти люди в упор не видели храбрецов, даже когда те стояли прямо перед ними», – мрачно заключил медик. Он же подтвердил, что, когда расстрельная команда опустила ружья, мой брат сам пустил ирландцу пулю в голову.

Я провела ночь в отеле «Грейт Вестерн Рояль» в Паддингтоне. В отличие от большей части Лондона, война почти не затронула его, разве что крыши немного пострадали во время налетов. Было странно возвращаться домой. Я больше не ощущала себя частью общества, люди казались мне странными, какими-то другими. Война так много отняла у них, и я должна была сочувствовать им, однако для меня война выглядела совсем иначе. За ланчем я встретилась с мистером Тернером, и он вручил мне копию статьи, которая должна была уйти в печать на следующий день.

Прочитав статью, я признала, что она очень сильная. Мистер Тернер был исключительным журналистом: он изобразил моего брата не как пантомиму или монстра, способного на ужасное зло, нет, – он выбрал реальный образ. Человека, который предпочел жестокость порядочности. Неведомым образом это делало Линдона более ответственным за все его преступления.

– Теперь пути назад нет, – сказал мистер Тернер и, приподняв шляпу, растворился в толпе.

– Есть одна старая поговорка: прежде чем пойти дорогой мести, вырой две могилы.

Этот низкий, полный мудрости голос, без сомнения, принадлежал моей старой подруге.

– Джейн! – Я расплакалась и крепко обняла ее. Перед приездом я писала ей и спрашивала, не может ли она встретиться со мной в вестибюле отеля.

– Это был Конфуций, – добавила она. Почему-то она опасалась, что задуманное каким-то образом погубит меня. – Ты уверена, что хочешь пройти через это?

– Я должна поведать свою историю. Только так я верну себе власть.

Теперь я понимала, что у меня и родственников тех погибших солдат есть нечто общее. Мне было стыдно, и потому я молчала. Стыдно за то, что случилось со мной, за то, что я «позволила» этому случиться. Я стыдилась от мысли о том, что люди будут смотреть на меня как на ущербную, и этот стыд загонял меня в ловушку. Не считая Йозефа, я изолировалась от всего мира. Была ли я готова вернуться? Может, и нет, но разве человек чувствует себя по-настоящему готовым к чему-то? Все, что я знала, – довольно мне страдать в молчании. Пусть хотя бы боль от того, что я говорю обо всем вслух, придаст мне мужества.

– Мир должен узнать, каков Линдон Карлайл на самом деле. Я предложила свой вариант истории: офицер Карлайл, Жнец, который запер собственную сестру в приюте для умалишенных.

– О боже! И редактор напечатает? – спросила Джейн.

– У них там в «Таймс» своего рода круговая порука. Очевидно, того, что Линдон сотворил со мной, недостаточно.

– Но это абсурд!

– Мистер Тернер придерживается мнения, что любой намек на умственную слабость запятнает мою репутацию и отвлечет внимание от реальной истории. Так он сказал.

– Возможно, он прав. – Джейн закусила губу. – Линдон вполне мог бы использовать это в своих интересах.

– Вероятно, да. В общем, это последняя жертва во имя торжества правосудия.

Итак, все пришло в движение, пути назад не было. Боялась ли я? Да, конечно. Однако теперь, когда все разрослось за пределы моей личной истории, я чувствовала, что действую