Затерянный книжный - Иви Вудс

вырезая что-то из куска дерева, и не поднимал глаз. Это было странно: делить с кем-то еду, сидеть бок о бок, но вовсе не чувствовать необходимость вести беседу. Я прислонилась спиной к стене и впервые с тех пор, как приехала, окинула взглядом свой старый магазин. Что здесь творилось все эти годы? Где Мэттью? Что мне теперь делать? Я ощутила, что от еды и тепла меня потянуло в сон.

Я быстро и глубоко уснула. Мне снился отец, который брал меня, маленькую девочку, на рождественскую мессу. «Тихая ночь» звенела под сводами церкви.

Я вздрогнула и проснулась. Кто-то проигрывал пластинку на граммофоне. Я обеспокоенно огляделась и обнаружила, что Йозеф все еще здесь и «Викторола» у его ног крутит песню из моего сна. Он прислонился спиной к стене, глядя куда-то в пространство, и от неведомых мне воспоминаний его лицо смягчилось. Может, он тоже думал о том, как был маленьким. Потом Йозеф начал петь, почти неслышно: «Stille Nacht, heilige Nacht». Ничего красивее я в жизни не слышала. Его низкий прерывающийся голос переполняла нежность, и мне казалось, я вот-вот расплачусь. Потом мелодия стихла, и осталось только потрескивание пластинки.

– Счастливого Рождества, – проговорила я, и он вынырнул из своих мыслей, распахнул глаза и одарил меня улыбкой.

– Frohe Weihnachten[26].

Потом встал, коротко поклонился и развернулся, намереваясь уйти. И вдруг, не поворачиваясь, сказал:

– Туман.

– Что?

– Вы спросили, как я здесь оказался. Всему виной туман. И проблемы с двигателем.

Он вернулся, снова сел и закурил.

– Мы вылетели из Бордо. Это было в прошлом году, в конце лета. Экипаж из шестерых человек на «Конкорде». Погодная разведка.

Все это время, пока я прозябала за окнами, забранными решеткой, в мире шла война.

– Нам пришлось совершить вынужденную посадку на южном побережье. Там-то нас и взяли полицейские. Отвезли в лагерь для интернированных… и вот, с тех пор я живу там.

– Понятно.

– Это не так уж плохо. Как видите, нам предоставляют много свободы.

– Вы воевали на стороне этого безумца Гитлера?

Он выдохнул дым и горько хмыкнул.

– Думаете, у нас был выбор?

Я покачала головой: нет, я ничего не могла сказать на этот счет. Вспомнился Линдон и слухи о том, что он расстреливал солдат за трусость.

– Полагаю, всех немцев призвали в армию.

– Я не немец.

По улице проехала какая-то машина, и свет фар ослепил меня. Я поднялась на ноги.

– Вероятно, мне пора возвращаться, – коротко сказал Йозеф. Потом поклонился и добавил, прежде чем открыть дверь: – Я австриец. Доброго вечера, фройляйн.

В течение следующих нескольких недель герр Вольф оставлял в подвале маленькие свертки с едой и дровами. Я никогда не видела, как он приходит и уходит, – только обнаруживала очередную посылку, завернутую в коричневую бумагу, к которой прилагался чистый лист бумаги с большой буквой W. Он даже принес мне поношенную, но пригодную одежду, – не знаю, где ему удалось ее раздобыть.

По мере того как ко мне возвращались силы, росло и мое желание вернуть себе прежнюю жизнь. Ту, что Линдон пытался отнять у меня. Но на это требовались деньги, а единственное, что у меня было и стоило каких-то денег, – рукопись Бронте. В итоге я совершила нечто опрометчивое и написала Эйбу Розенбаху. Я рассказала о своей находке и о том, что у меня нет сомнений, что это черновик второго романа Эмили. Эйб был одним из самых влиятельных людей в книжном мире и, вероятно, самым богатым. Он пошел бы на риск.

Я со всей тщательностью составляла письмо, обрисовывая ему открывающиеся перспективы, а попутно набиралась смелости исполнить вторую часть плана: отыскать Мэттью и мою рукопись.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Да, я… я хочу поговорить с мистером Фитцпатриком. С Мэттью Фитцпатриком.

– Боюсь, мистер Фитцпатрик здесь больше не работает. Возможно, кто-то еще сможет помочь вам?

Я нервно потерла руки и сунула их поглубже в карманы. Мэттью – единственный, кто был со мной с того самого момента, как я приехала в Дублин. Мысль о нем наполняла меня ощущением, что все складывается как надо. И вот одна фраза – и все вокруг снова обрело неправильные черты.

– Мадам? Что я могу сделать для вас?

– Где он? Я хочу сказать: когда он уволился?

– Я не могу разглашать личную информацию.

Мой единственный друг из прошлого исчез, но что насчет рукописи? Нет, я должна верить, что Мэттью сохранил ее. Ради меня.

– Я отдавала ему на хранение нечто ценное и теперь хотела бы забрать эту вещь.

– Сожалею… Наверное, не стоит вам это говорить, но, впрочем, теперь уже все равно. Мистер Фитцпатрик, Мэттью, погиб около года назад.

Я едва могла говорить.

– Н-но… это невозможно! – Нет, все неправильно, все должно быть не так. Она, должно быть, говорит о ком-то другом. – Это какая-то ошибка…

– Немцы тогда только начинали бомбить Лондон.

– Нет, этого не может быть. Мэттью не солдат, он не служил в армии…

– Мне жаль. Я знаю, в это трудно поверить. Он навещал семью и просто оказался не в том месте и не в то время.

В этом не было никакого смысла. Он погиб год назад, а я даже не знала… Годы, проведенные в приюте Святой Агнес, лишили меня всего, что я любила и знала.

– Если вы назовете свое имя, я проверю записи. Может, он оставил какие-то указания, – предложила девушка, уже мягче, видя мое искреннее горе.

– Эм… Да. Опалин Карлайл. Или, может быть, Опалин Грей, я не знаю.

Она проверила все, но безрезультатно. Никаких записей не сохранилось. Где бы Мэттью ни спрятал мою рукопись, он позаботился о том, чтобы не оставлять бумажный след. Как я и хотела, он сохранил мою тайну, но в тот момент никто из нас не представлял, чем это в итоге обернется. Теперь я потеряла всякую возможность вернуть черновик романа, и в эту минуту мне было уже все равно.

Йозеф снова зашел ко мне и теперь помогал распаковать то немногое, что сохранилось на чердаке. Я нашла кое-что из своих вещей, пару коробок с книгами и старую механическую шкатулку из коллекции мистера Фитцпатрика. Она была сломана.

– Нет ничего печальнее, чем птица, которая больше не поет, – сказала я и отложила шкатулку в сторону. Подняв глаза, я увидела, что Йозеф пристально смотрит на меня.

– Вы должны снова открыть магазин.

Кажется, даже деревянные полки жалобно заскрипели. С таким же успехом он мог предложить мне слетать на Луну.

– Невозможно.

– Почему?

Мужчины, у них все так просто! Просто делай что заблагорассудится, и точка.