Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

И все-таки Есенин в период его армейской службы не чужд был применению особого военного щегольства с использованием ярких элементов воинской атрибутики и ритуальности. Это засвидетельствовал В. А. Рождественский: в декабре 1916 г. он «столкнулся с такой же робкой и быстрой фигурой в серой солдатской шинели» и услышал в ответ на окликание друга: «Я самый. Разрешите доложить: рядовой санитарной роты Есенин Сергей отпущен из части по увольнительной записке до восьми часов вечера». [818]

Более чем очевидно, Есенин подразделял ратное дело на две составляющих: 1) реальную «действительную службу» и 2) символическую «военную кодировку» для художественного изображения любого важного события, стремясь придать ему в обобщенном осмыслении командный армейский подход. Есенин черпал типическую формульность воинской символики из фольклора. К примеру, поэт высказывался по поводу поэзии в духе погово-рочно-пословичных жанров: «Воевать – так не горевать. А начал горевать, уж лучше не воевать!». [819] Есенин записал в с. Константиново ряд рекрутских частушек эпохи Первой мировой войны, в которых использована народная терминология призывников – например:

Пали снеги, пали белы,

Пали да растаяли.

Всех хорошеньких забрили ,

Шантрапу оставили;

А я чаю накачаю,

Кофею нагрохаю.

Поведут дружка в солдаты ,

Закричу, заохаю;

Уж я рожь веяла

И овес веяла.

Мне сказали —

дружка взяли ,

А я не поверила

(VII (1), 333, 334, 337).

Историю России Есенин считал чередой постоянных войн и сражений, воинских битв и баталий, военных походов и отражений натиска противника, сменяющихся в относительно мирные периоды заботой о защите отечества от вероятных нападений иноземных захватчиков и междоусобных распрей. Так представляли историки развитие государства и цивилизации в целом в учебниках, так сам Есенин жил в эпоху Русско-японской войны 1905 года, Первой мировой и гражданской войн. Поэт обобщил историю России, представив ее как «вечный пахарь и вой» (I, 100 – «Покраснела рябина…», 1916), где фигура «извечного воина», является совершенно типичной вневременной и с былинных времен неизменной.

Многочисленность есенинских наименований защитников отечества, прозвучавших в его художественных и эпистолярных сочинениях, биографических документах – рекрута, ополченцы, всадник с длинной пикой, вой, сотские, рядовой санитарной роты, ратник, солдат, солдат-калека, офицер, полковник Ломан, полководцы, павший герой и даже дезертир – подтверждают огромную значимость воинской тематики для всего творчества поэта, равно как и для его жизни. Этот исторический строй армейцев разных эпох дополняется также обозначениями представителей воинственных профессий, которые равно могли быть военнослужащими и «вольными стрелками» или авторскими иносказаниями: «Сыщется в тебе стрелок еще // Пустить в его грудь стрелу» (II, 65–66 – «Инония», 1918); «Наш небесный барабанщик // Лупит в солнце-барабан» (II, 72 – «Небесный барабанщик», 1918).

Для себя как поэта – «вольного художника» – Есенин однозначно выбрал позицию гражданского человека, допускающего военные приемы только в своей творческой лаборатории:

И, твердо простившись с пушками,

Решил лишь в стихах воевать

(III, 160 – «Анна Снегина», 1925).

Показательно, что Есенин как настоящий мужчина служил в армии во время ведения боевых действий, причем одновременно с отцом, и мог сделать более-менее объективные выводы насчет армейской службы. Сестра Екатерина Есенина вспоминала об этом периоде жизни «мужской части» их семьи как о важной составляющей истории отечества:

Но вот и до нашего отца дошла очередь идти в солдаты. Он приехал из Москвы домой на призыв. Простившись с нами, отец уехал в Рязань на медицинскую комиссию. В Рязани отец наш случайно оказался вместе с отцом Гриши Панфилова, который тоже был призван в армию. <…> Встреча нашего отца с отцом Гриши Панфилова совпала с решающим моментом в жизни Сергея: ему было предложено написать стихи в честь Николая II. Это было в конце 1916 года. Канун революции. Сергей не мог писать стихи в честь царя и мучительно искал предлог для отказа. И в этот момент он получил от отца письмо, в котором тот сообщал о встрече с отцом Гриши Панфилова. С Гришей у Сергея были связаны все его свободолюбивые, революционные мечты, и это напоминание о Грише явилось «перстом указующим» в принятом Сергеем решении. [820]

Так переплелись фронтовые судьбы близких людей в жизни Есенина.

Ведение войны как жизненная позиция мужчины

Как самостоятельный и непокорный мужчина, лидер по натуре, Есенин занял оппозицию по отношению к законодательной власти, находился в состоянии боевого противоборства и даже прямого военного соперничества. В «Автобиографии» (1923) он сообщал о занимании им крайней позиции, подкрепленной типично воинским аргументом бывшего солдата действительной армейской службы: «При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине » (VII (1), 13). Но и далее при оценке совершенно не военного рода деятельности Есенин прибегал к военизированной терминологии, что подкреплялось привычной практикой 1920-х годов: поэт говорил «нам пришлось долго воевать » (VII (1), 13) при выведении на передовые позиции имажинизма как литературной школы, противопоставленной «Левому фронту искусств». Литературная война велась согласно боевой тактике – с захватом территорий противника: «Во время нашей войны мы переименовывали улицы в свои имена…» (VII (1), 13). Деятелей постреволюционной литературы Есенин оценивал в статье «Россияне» (1923) как «революционных фельдфебелей »: «Выработав себе точку зрения общего фронта , где всякий туман может казаться для близоруких глаз за опасное войско , эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы» (V, 240). Во «Вступлении» (к сборнику «Стихи скандалиста», 1923) Есенин характеризовал образы и представления, выраженные словесно, при помощи военного лексикона: «Я их полководец . Я веду их. Мне очень нравятся слова корявые. Я ставлю их в строй как новобранцев . Сегодня они неуклюжи, а завтра будут в речевом строю такими же, как и вся армия » (V, 221). Даже метафора индустриализации Советской страны построена на основе воинства: «Стремясь догнать стальную рать » (II, 104 – «Русь уходящая», 1924).

Идея ведения войны закладывается в мужском характере с детства. Есенин описывает активное, наступательное восприятие мира у ребенка, вероятно, играющего в игры завоевательного типа: «А я кашеваром буду, – тянул однотонно Федька, – Ермаком сделаюсь и Сибирь завоюю » (V, 55 – «Яр», 1916). Подросток в «Сказке о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве» (1925) пасет коров подобно ведению боевых действий с шашками наголо: «Любо хворостиной // Управлять скотиной» (II, 167) – и наивно мечтает быть комиссаром.

В переносном смысле слово «война» как борьба, состязание, соревнование (с оттенком насильственности) фигурирует в повести «Яр» (1916) – в сцене спора крестьян с помещиком из-за общинной земли: «Ох, – говорил Карев, – теперь война пойдет не на шутку. Да и нельзя никак. Им, инженерам-то, что! Подкупил их помещик, отмерили ему этой астролябией без лощин, значит, и режь. Ведь они хитрые бестии. <…> – Говоришь – война будет, значит, не миновать…» (V, 67).

Возникновение и расцвет «московского имажинизма» (по его образцу чуть позже был создан питерский, в котором Есенин не принимал участия) пришелся на суровые годы Гражданской войны. Вероятно, поэтому литературная тактика имажинизма носила ярко выраженный боевой, наступательный характер. Вместе с друзьями-имажинистами Есенин выработал для литературных нужд соответствующий военной поре воинственный язык – большей частью пародирующий современные воинские канцеляризмы, изредка (как дань поэтической моде) – воспроизводящий архаические клише-историзмы. Афиши имажинистов пестрели воинскими и военизированными терминами: «Доклад о турнирах поэтов» (7 декабря 1920 г., Москва – VII (2), 554); « бомбы критики» (3 апреля 1919 г. в Политехническом музее в Москве – VII (2), 544); « Всеобщая мобилизация Поэтов, Живописцев, Актеров, Композиторов, Режиссеров и Друзей Действующего Искусства <…> Парад сил … <…> Причина мобилизации: война , объявленная действующему искусству» (ср.: «действующая армия»; 12 июня 1921 г., Москва – VII (2), 555).

М. Д. Ройзман в неопубликованном варианте воспоминаний (январь 1926 г.) привел придуманное Есениным с друзьями наименование литературной школы, обозначенной с помощью военизированного термина : «После того, как Сергей [Есенин] уехал за границу, последнее течение <с Мариенгофом>, став значительней и глубже, чем было в период “ военного имажинизма ”, прочно обосновалось в своих новых формах на страницах журналов и альманахов группы». [821]