Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Здесь солдатик схоронен (VII (1), 324).

На эпоху Гражданской войны 1918–1919 гг. поэт отозвался военным мотивом противоборства красноармейцев и «курток кожаных» с Белой армией в поэмах «Страна Негодяев» (1922–1923), «Песнь о великом походе» (1924), «Анна Снегина» (1925). Безусловно, Есенин улавливал огромную разницу между присягой императору и службой советскому отечеству. Об этом свидетельствовал Д. Н. Семёновский: «Известно, что в ответ на обращение Совнаркома “Социалистическое отечество в опасности”, написанное В. И. Лениным в связи с немецким наступлением в 1918 году, Есенин записался в боевую дружину». [815]

И все-таки Есенин не считал свою службу в армии необходимым занятием мужчины, его насущным долгом и только в одной из пяти автобиографий и автобиографических заметок упомянул факт личной защиты отечества. Может быть, это было обусловлено глобальным социальным сдвигом, сменой власти: поэт присягал на верность императору Николаю II, а дальше была развязана гражданская война, воюющие стороны разделились на «красных» и «белых», а Есенин добровольно не примкнул ни к какой. О своем призыве в царскую армию поэт писал в «Автобиографии» (1923) кратко, однако посчитав его важным жизненным поворотом и поместив «воинское сообщение» за отделительной чертой (разделявшей всю биографию на периоды 1895–1915 и 1916–1923): «В 1916 году был призван на военную службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. <…> Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. Отказывался, советуясь и ища поддержки в Иванове-Разумнике. // В революцию покинул самовольно армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт» (VII (1), 12–13).

Это сообщение показательно несколькими моментами. Во-первых, это отсутствие противопоставления армий императора и председателя Временного правительства, которые при всей разнице их сущности были одинаково безразличны поэту. Во-вторых, подмена исполнения сугубо воинского долга чисто литературной деятельностью, которая была политически ориентирована и подразделена по половому признаку с оценочной полярностью адресатов – «положительное женское (императрица) – отрицательное мужское (император)». В-третьих, наблюдается профанация военно-командных ценностных ориентиров, когда в роли отдающего приказы оказывается не военачальник, а светское лицо – поэт Иванов-Разумник, действующий на протяжении всей службы Есенина в подчеркнуто разных армиях. Роль же непосредственного командира – полковника Д. Н. Ломана (1868–1918) – ограничена начальным этапом службы и сведена опять-таки к поэтическим занятиям, далеким от армейской муштры и не вмененным в офицерские обязанности. В-четвертых, противопоставление принудительной армейской службы и самовольного дезертирства, то есть смещение оси координат в системе мужских ценностей. Сестра Е. А. Есенина писала в воспоминаниях: «… в начале весны 1917 года он приехал домой на все лето. Из армии он с началом революции самовольно ретировался». [816]

Свою антивоенную позицию (не из пацифистских соображений, а из выстраданного жизненного пути фронтовика) Есенин высказал в поэме «Анна Снегина» (1925) устами лирического героя:

Но все же не взял я шпагу…

Под грохот и рев мортир

Другую имел я отвагу —

Был первый в стране дезертир (III, 161).

Из писем Есенина известно его нежелание служить в армии. Он пытался избежать воинского призыва и о призывной комиссии в народно-ритуальных выражениях писал Л. В. Берману 2 июня 1915 г. из с. Константиново, целиком посвящая свою весточку предстоящей армейской службе: «Меня забрили в солдаты , но, думаю, воротят, я ведь поника. Далёко не вижу . На комиссию отправ<или>» (VI, 70. № 48). Чуть позже поэт сообщал В. С. Чернявскому (после 12 или 13 июня 1915 г.) об отсрочке: «От военной службы меня до осени освободили. По глазам оставили. Сперва было совсем взяли» (VI, 71. № 49).

14 апреля 1916 г. приказом № 106 ратник II разряда С. А. Есенин был зачислен в списки Петроградского резерва санитаров, а 12 апреля подписано «предписание управления Г. Главноуполномоченного северного района РАКК за № 2887/25789», выдан аттестат № 1160 от управления Петроградского уездного воинского начальника. Этим событиям предшествовал очередной призыв ратников второго разряда, намеченный на 10 марта и перенесенный на 20 марта 1916 г., но состоявшийся 25 марта. Явившийся туда по повестке Есенин был сначала вызволен М. П. Мурашевым, но потом все-таки окончательно призван на службу в Полевой Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны, куда был назначен служить еще 11 февраля 1916 г., а прибыл 20 апреля 1916 г. и определен в вагон № 6 (см. комм.: VI, 374–380). Поезд неоднократно совершал рейсы на фронт, и Есенин занимался доставкой раненых. Он сообщал в письме к Л. Н. Столице (28 июня 1916 г.): «Только на днях возвратился с позиций…» (VI, 78. № 58).

Екатерина Есенина вспоминала об армейской службе брата и его фронтовых впечатлениях:

В армии он ездил на фронт с санитарным поездом, и его обязанностью было записывать имена и фамилии раненых. Много тяжелых и смешных случаев с ранеными рассказывал он. Ему приходилось бывать и в операционной. Он говорил об операции одного офицера, которому отнимали обе ноги.

Сергей рассказывал, что это был красивый и совсем молодой офицер. Под наркозом он пел «Дремлют плакучие ивы». Проснулся он калекой… [817]

Летом (в июле или начале августа) 1916 г. Есенина перевели на службу в канцелярию по постройке Феодоровского собора в Царском Селе (см.: VI, 82. № 64 и след.).

Между тем друзья Есенина совершенно по-иному, как настоящие мужчины и защитники отечества, относились к армии. Поэт пишет Л. Н. Столице (22 октября 1915 г., Петроград) о С. М. Городецком: «Сережа уходит добровольцем на позиции» (VI, 75. № 53 – намерение тогда не осуществилось). От осознания того, что другие поэты – его друзья и соратники – находятся в армии, Есенин легче переживал тяготы военной службы. Он подчеркивал тождественность армейской службы для всех мужчин (которые в окружении Есенина являлись поэтами) в письме к Л. Н. Столице (28 июня 1916 г.): «Городецкий служит тоже, и на днях заберут Блока. // Провожая меня, мне говорили (Клюев) о Клычкове, он в Гельсингфорсе…» (VI, 78. № 58).

Есенин не проявлял особого рвения к армейской службе, что следует из его писем к друзьям: «На службе у меня дела не важат» (VI, 81. № 63); «я под арестом на 20 дней» (VI, 85. № 65); «совсем закабалили солдатскими узами» (VI, 88. № 73) и др.

Выстраданное на практике реальной службы, отрицательное отношение Есенина к армии проявляется в художественном творчестве в троекратном усилении наименования военных чинов – даже самых низших: « Солдаты, солдаты, солдаты – // Сверкающий бич над смерчом» (II, 70 – «Небесный барабанщик», 1918).

Возможно, это проигранная война с немцами и последовавшие февральская и октябрьская революции 1917 г. в корне изменили отношение Есенина к ратному делу. В последний год жизни, с высоты своего тридцатилетия, поэт осуждает войну:

Тогда империя

Вела войну с японцем,

И всем далекие

Мерещились кресты

(II, 160 – «Мой путь», 1925).

Есенин описывает войну, убивающую и калечащую людей и их души (причем поэт низводит официозную героизацию баталий на уровень грубого натурализма, применяя прием выражения авторских мыслей через нейтральный показ ужасных реалий послевоенного быта):

Тянул, заходя в кабак:

«Прославленному под Ляояном

Ссудите на четвертак…»;

За то, что какая-то мразь

Бросает солдату-калеке

Пятак или гривенник в грязь;

И сколько с войной несчастных

Уродов теперь и калек.

И сколько зарыто в ямах.

И сколько зароют еще

(III, 179, 165 – «Анна Снегина», 1925).

Вообще можно заметить, что поэма «Анна Снегина» насквозь пронизана антивоенными мотивами, ибо автор расценивает войну как самое антигуманное, направленное против человека действо огромного межгосударственного масштаба. Есенин расценивает баталии как решение глобальных экономических задач недопустимыми – крайними – мерами, когда вопрос о самой высокой ценности – душе и теле человека – даже не стоит на повестке дня. Поэтому лирический герой решает для себя проблему ведения военных действий единственно возможным путем – отказом от участия в кровопролитных сражениях:

Война мне всю душу изъела.

За чей-то чужой интерес

Стрелял я мне близкое тело

И грудью на брата лез.

<…>

Я бросил мою винтовку

(III, 160 – «Анна Снегина», 1925).

И все-таки Есенин в период его армейской службы не чужд был применению особого военного щегольства с использованием ярких элементов воинской атрибутики и ритуальности. Это засвидетельствовал В. А. Рождественский: в декабре 1916 г. он «столкнулся с такой же робкой и быстрой фигурой в серой солдатской шинели» и услышал в ответ на окликание друга: «Я самый. Разрешите доложить: рядовой санитарной роты Есенин Сергей отпущен из части по увольнительной записке до восьми часов вечера». [818]