Хороший сын - Роб ван Эссен

только архивные документы на стеллажах. Он оглядывается, проход изменился, стал еще уже, извилистее, потолок стал выше, наподобие свода, почти неразличимый в сумеречном свете. Он не ожидал, что все будет настолько изменчивым, таким готическим; кажется, думает он, будто мы в подвалах монастыря, но этого, конечно, не может быть.

Не поддается, да? – спрашивает Бонзо. Человеческий разум – это тебе не хухры-мухры. Посмотри-ка сюда. Он открывает железную заслонку, находящуюся в стене в полуметре от пола. Из нее вырывается пламя. Ух, горячо! – кричит он и отпускает дверцу. Она открывается нараспашку, и Бонзо заглядывает внутрь. Вот это да, говорит он, мусоросжигательная печь, надо было сюда все на хрен поскидывать, вместо того чтобы заморачиваться с вагончиками и шредером. Ой! Он отскакивает назад и обеими руками хватается за нос. Ногой захлопывает заслонку. Отнимает руки от лица и показывает Йохану три кровящие точки, идущие в ряд. Не поверишь, говорит он, но меня только что чертик с трезубцем…

Пошли назад, говорит Йохан. Куда ты положил ту папку с письмами и где та дверь, в которую ты вломился и все посшибал?

Заметно, что он все больше нервничает, у него начинает блестеть кожа, должно быть, это из-за того, что он потеет; помимо серьезного напряжения, у людей это происходит от страха.

Подожди пока, говорит Бонзо, не так быстро, тут еще какая-то дверь… Секунду.

Что там?

Там лежит подготовленная для последнего прощания старая женщина.

Блин, чувак!

Все, все, уже закрываю. Покойтесь с миром, госпожа.

Ты что, крестишься?

Да, крещусь. Мать его, наверное.

А, да, она же все-таки тебе мать.

Ты о чем?

У тебя на дне рождения, помнишь? Ты тогда поссорился с матерью, а потом еще меня чуть не сбил своей трехколесной мотоколяской.

А, «Мессершмиттом». У меня их теперь двадцать четыре, знаешь? Ну конечно, знаешь, ты все обо мне знаешь, кроме того, куда я… Эй, смотри, что здесь.

Нам пора навести порядок, нервно оглядывается Йохан, а потом уходить. Оставь ты в покое эти двери, я вообще не понимаю, откуда они, кроме шкафов, тут ничего не должно было быть.

Нет, на это ты точно захочешь посмотреть. Поверь мне.

Йохан заезжает в полностью затемненное квадратное в плане помещение. По центру на уровне пояса стоит стеклянный куб. В этом кубе находится усыпанный бриллиантами череп. Он смеется, открыв рот и тараща слепые глазницы, и сверкает в свете направленных на него софитов.

Я всегда хотел, чтобы он крутился вокруг своей оси, говорит Бонзо.

Это ведь тот англичанин сделал, да? – спрашивает Йохан.

Дэмиен Хёрст, уточняет Бонзо. Это-то понятно, я очень хорошо знаю, что это, но вопрос в следующем: что эта штука делает здесь?

Понятия не имею, отвечает Йохан. Давай пойдем уже, мы не это ищем.

Это ты так думаешь, говорит Бонзо, проводя пальцем по ребрам куба. На его лицо падают крапинки света, отражающегося от бриллиантов. Это именно то, что ты ищешь. Иронично, а, впрочем, может, и нет. Ты всегда думал, что бриллианты у меня, ты сотворил для меня жизнь, ты меня сопровождал, ты всегда за мной следил, а теперь вот придумал и построил все это. Кстати, вообще не представляю, откуда у тебя такое финансирование, все эти годы исследований и экспериментов, во всяком случае, я именно так себе это представляю, или тебе платят наследники Батавира, никак им не успокоиться, что ли, пока бриллианты не будут найдены? Он улыбается и похлопывает по кубу. Вот твой выкуп. Я отдал камни Дэмиену Хёрсту, мы с ним были хорошо знакомы. Так я от них избавился. Можешь считать это угрызениями совести. А я и тогда уже довольно неплохо зарабатывал на произведениях искусства, что тоже важно.

Херня полная, огрызается Йохан. Камни тогда Хёрст сам купил на алмазном рынке, вся торговля бриллиантами от этого пострадала, я прекрасно помню, во всех газетах об этом писали.

Дезинформация, говорит Бонзо. Фейковые новости. Как назвать эту штуку? – спросил у меня Хёрст. Ах, for the love of God, во имя всего святого, придумай сам что-нибудь, сказал я. И так он ее и назвал. Можешь погуглить. А пока хорошенько рассмотри его.

Бонзо опять постукивает по кубу. Он смеется, и несколько отблесков попадает ему на зубы. Одному богу известно, как он здесь очутился, но это как раз то, что ты искал много лет. Жаль, что не настоящий, да? Снимем шапочки – и он исчезнет.

Красивая история, усмехается Йохан. Я мог бы заставить тебя поклясться могилой твоей матери, но пощажу тебя, и так видно, что ты все это придумал на месте. Бриллианты где-то у тебя, и я выясню, где они. Можешь сколько угодно пускать мне пыль в глаза, но ты забываешь одну вещь.

И какую же?

Что на тебе такая же шапочка.

Йохан проводит пальцами по своему экрану и откатывается на пару метров вперед, к большой стальной двери, которая постепенно уезжает в сторону. За дверью находится помещение с белыми стенами, на которых висит несколько огромных картин. Он оборачивается к Бонзо и кричит: сейчас я зайду внутрь тебя!

БЗЗЗТ. БЗЗТ. БЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗЗТ. Небольшая заминка, когда кресло проезжает паз раздвижной двери, а затем Йохан на большой скорости влетает в белое помещение. И скрывается из виду.

Бонзо стоит неподвижно, мы видим, что он думает. Мы тоже думаем – о том, как все дальше сложится с Бонзо и Йоханом. Мы могли бы заодно вспомнить, как отношения складывались между ними раньше или между Бонзо и его матерью, – возможности безграничны – мы можем также вернуться обратно к Ленноксу, но пока не будем: запустив себе в голову пальцы, как когти, отчаянно, но безуспешно пытаясь содрать с себя шапочку, Бонзо несется вперед, к медленно закрывающейся двери, с воплями, выражающими страх и смятение. Он явно пытается успеть прошмыгнуть в свою собственную голову, пока дверь не закрылась.

Когда дверь со щелчком закрывается, мы слышим только струнный оркестр, исполняющий хиты восьмидесятых, – теперь мы уже с уверенностью можем сказать, что так они и играют, один хит за другим.

Эй, наверное, тебе стоит посмотреть. Он очухался.

И что?

Ну подойди. Он с немного дебильной улыбкой свешивается со своего кресла.

Дебильной?

Да, ну, как это, глуповатой. Может, слово не совсем точное. Извини.

А, в этом смысле дебильной. Мне знакомо это слово, но у меня картинка не складывалась. Он улыбается? По-моему, это неплохой знак.

И кажется, он никого не узнает. Как будто не в себе.

А кого ему узнавать? Тебя?

Ну да, я на него шлем надевал, он ведь должен был запомнить мое лицо…

Может, еще не совсем пришел в себя. Подожди, сейчас подойду.

‹…›

Окей, да, вижу, совсем не в себе, действительно.

Тебя он тоже не узнает.

Да, похоже на то. Привет! Это я. Помнишь, мы помогали тебе надеть шлем и сделали укол в руку? Смотри-ка, он мне улыбается.

Мне он тоже улыбается, это еще ничего не значит.

И все же он не выглядит несчастным, даже наоборот, кажется, он крайне доволен.

Может, оставим его так посидеть?

Да, давай. Дай ему чего-нибудь поесть и попить и держи меня в курсе.

Он ничего не может, придется его кормить.

Ну и покорми тогда. А что с шефом и Бонзо?

Судя по всему, они еще не закончили.

Оставим их тогда, не хочу, чтоб меня потом сделали крайним.

(Разговор между двумя техниками, двадцать первый век, без даты, в архивах НАДЗОРГА не сохранен)

Над книгой работали

Руководитель редакционной группы Анна Неплюева

Ответственный редактор Ирина Данэльян

Арт-директор Алексей Богомолов

Дизайн обложки Наташа Савиных

Корректоры Светлана Липовицкая, Лилия Семухина

ООО «Манн, Иванов и Фербер»

mann-ivanov-ferber.ru