Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

понимает нелепость называть правительство ответственным, если министр этого правительства может втянуть нацию в распрю из-за какой-нибудь ничтожной территории, прежде чем народ узнает что-нибудь об этом. Он не нуждается в ряде заключений для того, чтобы понять, что предоставление представительному собранию права продолжить свое существование и свою привилегию от трех до семи лет заключает в себе нарушение принципов представительства: он инстинктивно чувствует это; никакие благовидные патриотические цели, никакие уверения в бескорыстных намерениях не остановят его оппозиции, и он не допустит такого опасного примера. Еще более возбудится его внимание, если от него потребуют денег и дадут ему понять, что впоследствии при случае ему будет объяснено, какое из этих денег сделано употребление. Он не позволит поймать себя в ловушку жалких извинений насчет требований государства и т. п., и не оставит сам себя в дураках. С неудовольствием выслушает он подобные объяснения и упорно будет отказывать в такой просьбе; он будет утверждать, что ограждение прав людей – самое существенное или, скорее, единственное «требование государства». Он постоянно будет озабочен искоренением зачатков притеснения; он будет уничтожать злоупотребления, пока они еще в зародыше; он будет, если возможно так выразиться, останавливать посягательства прежде, чем они начнутся. Если общество состоит из людей, одушевленных подобным духом, то существование свободных учреждений обеспечено.

Итак, политическая свобода, как мы уже сказали, есть внешнее проявление внутреннего чувства. Она зависит от нравственного чувства и при своем зарождении, и во время своего применения, и для постоянного обеспечения своего существования. Высокая форма социального устройства, подобная демократии, может удержаться только тогда, когда нравственное чувство достигнет наибольшего своего развития и приобретет преобладающее влияние.

§ 11. Вот истинный ответ на вопрос, который теперь так часто повторяется: применим ли в настоящее время чисто народный образ правления? Чувство, через которое порождается состояние полной политической свободы – это то же самое чувство, которое и поддерживает ее; отсюда прямо вытекает заключение, что если оно достаточно сильно, чтобы ее породить, то, следовательно, оно достаточно сильно и для того, чтобы ее поддержать. Постоянное существование подобных учреждений возможно исключительно только в том случае, когда народ спокойно идет к заключению, что демократические учреждения – самые справедливые, если он хладнокровно решит, что учреждения эти должны быть применены или, другими словами, если из хода обстоятельств будет видно, что установление этих учреждений не есть случайность, но результат преобладания вышеобъясненных чувств.

Вполне согласно с этой истиной мнение, которое, по счастью, в настоящее время сделалось преобладающим, что единственно действительный путь для совершения политических перемен – путь мирный. Люди убеждаются, что свобода, приобретенная мечом, постоянно утрачивается снова; она сохраняется только тогда, когда приобретена мирной агитацией; отсюда прямо можно вывести заключение, что единственный правильный путь для проведения реформ – это средства, согласные с нравственным законом, средства, в которых не заключается никакого нарушения этого закона. Хотя это заключение и совершенно правильно, но до него еще не доходили философским путем. Не объяснялось, почему это именно так. Менее всего справедливо обыкновенное предположение, что утрата свободы, приобретенной силой, заключает в себе род возмездия. Нельзя сказать, что пролитие крови искажает учреждения, которые приобретены с его помощью; нельзя также сказать, что учреждения, установленные мирным путем, сохраняются потому, что они именно таким образом установлены; но следует сказать, что способ, которым произведена перемена, указывает на свойства народа и на то, способен он или не способен к новой социальной форме. Чтобы разъяснить это, достаточно короткого анализа нравственных условий, которые обнаруживаются при этих различных приемах политических преобразований.

Когда старый порядок разрушен силой, то нет никакой гарантии в том, что новый, поставленный на его место, будет удовлетворять потребностям времени. Подобная катастрофа доказывает только то, что страдания, причиняемые прежним порядком, сделались совершенно невыносимыми. В применении к подобным конвульсивным движениям слова Сюлли, приведенные Бёрком, заключают в себе совершенную истину: «Во время восстания народом никогда не руководит желание нападать; если он восстает, то только потому, что не в силах более терпеть». Озлобление против деятеля, который причиняет страдания, – это такая страсть, которая настолько же проявляется у животных, насколько и у людей; социальная революция, произведенная под влиянием такого деятеля, по всей вероятности, не в состоянии будет привести к такому порядку вещей, который был бы прямо приспособлен к обстоятельствам народной жизни. Человек, который во время минутной вспышки гнева бросает на землю вещь, сильно его рассердившую, но об утрате которой он все-таки будет очень жалеть, – вот образец, до известной степени объясняющий поведение народа, возбужденного подобным образом. Народ возбужден, и причина его гнева совершенно справедлива; влияние, которое имел на него авторитет власти, ослаблен; чувство обожания силы замолчало; то, что мы называем верностью и что есть не что иное, как указание на известное соответствие между свойствами народа и управлением, под которым он находился, отсутствует в это время. Все эти чувства затоплены вздымающимися волнами его гнева. Когда после разрушения старого порядка вещей почувствуется необходимость в новом, то этот новый является созданным в состоянии возбуждения, и весьма невероятно, чтобы он был действительно в гармонии с характером народа. Мало этого, не подлежит никакому сомнению, что этот новый порядок не будет соответствовать народным свойствам; учреждения, созданные в это время, будут носить на себе печать тех чувств, которые преобладали в минуты волнения; чувства эти будут далеко отличаться от тех, которые обнаруживались народом прежде, и от тех, которые очень скоро возвратятся к нему. Зародыши чувств, предназначенных установить в будущем действительную политическую свободу, возбуждаются к преждевременной деятельности происшествиями дня, они кажутся и сильнее, и более распространенными, чем это есть в действительности; вместе с тем чувства, которыми поддерживался прежний порядок, совершенно скрываются. Форма правления, созданная при этих обстоятельствах, вполне соответствует исключительному настроению духа того времени, и если бы возможно было постоянно поддерживать такое настроение, то и правление могло бы продолжать действовать. Но скоро народные чувства войдут в обыкновенную свою колею, несообразность между новыми учреждениями и старыми свойствами начнет обнаруживаться, и явится возврат к прежнему.

Если на эти факты смотреть с точки зрения изложенного здесь учения о деятельности нравственного чувства, то сделается еще более ясным, что свободные учреждения, созданные путем насилия, неизбежно преждевременны. Какие явления должны предшествовать этим социальным потрясениям? Им должны предшествовать мучения сильно распространенной и глубоко пустившей свои корни несправедливости. Какие свойства обнаруживает такая несправедливость? Ясно, что это свойства людей, у которых существенный недостаток в чувствах, удерживающих от посягательства на другого, – свойства, показывающие недостаток способностей, необходимых человеку для общественной жизни, свойства, показывающие отсутствие инстинктов, необходимых