Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства - Юрген Остерхаммель

конце жизни был в отчаянии из‑за партикуляризма своих соотечественников. Подлинный, а не инспирируемый США ради собственных целей панамериканизм так и не стал значительным явлением. Многие государственные границы так и остались спорными. Мало что делалось для внешней обороны субконтинента, практически ни одна страна не имела боеспособного военно-морского флота[476].

Пусть и не типичный, но все же оказавшийся возможным для этого региона ужасающий эпизод – Война Тройственного альянса 1864–1870 годов между Парагваем с одной стороны и Бразилией, Аргентиной и Уругваем с другой, – самая кровопролитная война между государствами за всю историю Южной Америки. С 1814 года, при трех диктаторах подряд, маленький Парагвай превратился, как пишет Дэвид Ландес, в «просвещенную Спарту»: эгалитарную, дисциплинированную, вооруженную до зубов, со сравнительно грамотным населением[477]. Нарушение бразильцами границы с Уругваем послужило диктатору Франсиско Солано Лопесу поводом направить свою хорошо обученную армию против второсортных войск Бразилии и Аргентины. Первые бои закончились катастрофой для союзников, к которым присоединился Уругвай. Однако с 1867 года военная машина огромной Бразилии, население которой в двадцать раз превышало население Парагвая, заработала на полную мощность. К концу войны, которую Парагвай затянул, упорно обороняясь, погибло более половины населения страны, что стало самым высоким показателем как военных, так и гражданских потерь среди всех войн Нового времени[478]. Эта война стала центральным событием в национальной истории Парагвая, важнейшей датой в коллективной памяти и поворотным пунктом в истории субконтинента. Аргентина также понесла тяжелые военные и экономические потери и утратила свое ранее неоспоримое превосходство на Ла-Плате. Бразилия подтвердила свое превосходство над остальными странами региона[479].

Аналогичный эффект среди участников имела и Тихоокеанская, или Селитряная, война (1879–1883) против Перу и Боливии, которую Чили выиграла, захватив богатые месторождения селитры. Для чилийского общества, мобилизованного в беспрецедентных масштабах, она стала самым глубоким коллективным опытом после обретения независимости; в Перу, где с захватчиками сражались партизаны, она запустила процесс насильственного развала государства[480]. Однако в целом поразительно, что Латинская Америка оставалась относительно мирной, несмотря на постоянно нестабильные условия, которые не только на внутриполитическом, но и на международном уровне можно охарактеризовать формулой «фрагментация и слабые силы порядка»[481].

Государства Южной Америки не создали совместной системы безопасности, а страны Центральной Америки все больше попадали под влияние США. Здесь важную – хотя и не всегда прямую – роль играло соперничество между Великобританией и США, поскольку англичане как основные кредиторы Мексики могли оказывать определенное политическое влияние. Американское правительство опасалось, что таким образом Лондон может наложить руку на мексиканскую провинцию Калифорния. Однако имеется гораздо больше доказательств того, что США сами давно планировали захват Калифорнии. Президент Джеймс К. Полк начал играть в империалистическую игру задолго до того, как ее освоили все европейцы. Он оказал такое сильное военное давление на Мексику, что та наконец нанесла ответный удар. Тогда Полк представил Конгрессу доказательства мексиканского нападения и добился от конгрессменов объявления войны[482]. В конце лета 1847 года американские экспедиционные войска достигли Мехико. Могущественные силы в США, включая самого президента, призывали к аннексии всей Мексики. Но – исключительный случай! – командиры задействованных в операции частей (men on the spot), обычно склонные проявлять инициативу и идти дальше, чем планировали власти в центре, на этот раз умерили максималистские амбиции своих руководителей. Тем не менее мирный договор, подписанный в Гуадалупе-Идальго (февраль 1848 года), был диктатом. Небольшую компенсацию, причитавшуюся по этому договору Мексике, многократно перекрыли убытки вследствие вынужденного отказа Мексики от территорий, на которых ныне расположены штаты Аризона, Невада, Калифорния, Юта и части Нью-Мексико, Колорадо и Вайоминга.

Вашингтон и Лондон столкнулись не из‑за Мексики и Калифорнии, а южнее – в Центральной Америке. Там Великобритания изначально доминировала в слабо организованном мире государств перешейка. В связи с быстро растущим интересом США к азиатской торговле, аннексией Калифорнии и Орегона (также в 1848 году) и открытием золота в Калифорнии внимание Севера переключилось на Центральную Америку как транзитную зону. Согласование интересов было достигнуто в 1850 году совершенно без участия жителей региона, путем соглашения между британским посланником и американским госсекретарем (договор Клейтона – Булвера). Договор предусматривал, что ни Великобритания, ни США не будут приобретать новых колоний в этом регионе и что ни одна из сторон не имеет права строить канал через перешеек без согласия другой стороны. Тем самым Лондон символически признал равноправный статус Вашингтона в Центральной Америке. На этой основе в последующие десятилетия США неуклонно расширяли свое влияние. В 1870–1880‑х годах американские войска неоднократно высаживались в Панаме, одной из провинций Колумбии, для «восстановления порядка» и «защиты граждан США»[483]. Со временем американо-британский баланс в регионе был нарушен. В 1902 году Конгресс США в одностороннем порядке принял решение о строительстве канала в Панаме. Когда Колумбия не согласилась с предложенной ей ценой за выкуп зоны канала, частные заинтересованные лица при поддержке США организовали «независимость» нового государства Панама от Колумбии. Зона канала сразу же была передана в аренду США. Строительство началось в 1906 году, когда были наняты несколько сот рабочих из Испании, позже за ними последовали еще 12 тысяч испанцев, итальянцев и греков. В августе 1914 года канал открылся для судоходства[484].

В Южной Америке после обретения независимости политическая карта изменилась мало. Возникла мозаика неярких государств, каждое из которых в большей или меньшей степени находилось в поисках собственной нации. Ни одно из этих государств, даже Бразилия с ее португальским происхождением, не смогло стать гегемоном на континенте. Не смогли стать гегемоном на континенте ни Великобритания, ни – до 1890‑х годов – США. Великие державы имели патронажные отношения с отдельными государствами, но не играли организующей роли в более широком контексте, что является отличительной чертой гегемонии. Никто не хотел воплощать в жизнь мечты эпохи освобождения о создании крупной испано-американской федерации по образцу США. Подражали европейской дипломатии, например заключая между собой тайные договоры, но наднациональных форм организации, даже латиноамериканского «концерта», так и не нашли. По сравнению с размахом военных конфликтов между европейцами латиноамериканские государства в XIX веке вели себя относительно мирно. В этом отношении отсутствие реальных великих держав было для континента скорее благом, чем недостатком. С другой стороны, на Юге не хватало государственных военных сил, которые могли бы противостоять доминированию США, ставшему к концу века чрезмерным.

Лозунг президента Монро «Америка для американцев!» стал «доктриной» только в ходе последующей истории его применения, а пика своей актуальности он достиг после провала французского вмешательства в Мексике в 1867 году. В Венесуэльском кризисе 1895–1896 годов США