Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что-то во мне сомневается, не врет ли она? Но затем я понимаю, что мне нужно расслабиться. С чего вдруг мне в голову лезут подобные мысли? Где-то на задворках сознания появляется тугой узел отторжения. Превратилась бы моя мать в птицу, если бы бабушка с дедушкой не были против ее брака с папой? Я пытаюсь найти в их лицах намек на то прошлое осуждение, но все, что я вижу, – это вселенская усталость. Осунувшаяся кожа покрыта пятнышками, а морщины проложили на лице множество бороздок, возможно, отчаяния.
Даже когда они улыбаются, в уголках их губ неизменно покоится что-то грустное.
Я думаю о том, как мама сказала папе: Однажды вы с Ли увидитесь с ними. Но мне нужно время.
Однажды. И это однажды – сейчас.
В ушах шипит папин вздох. Мой отец. Папа.
Может, недостающий фрагмент – это он. Может, если птица увидит, что он здесь, со мной, то снова спустится с неба. И все нам скажет.
Я хочу, чтобы вы помнили
Я размышляю об этом с минуту, и вскоре уверенность укореняется во мне пурпурным дисазо – цветом таким же полным, как ее перья. Затем я набрасываю текст электронного письма.
КОМУ: [email protected]
ТЕМА: ВАЖНО!!!!!!
Пап, нужно, чтобы ты вернулся как можно скорее. Пожалуйста.
Это очень срочно.
87
Как раз в ту секунду, когда я собираюсь закрыть почту, телефон звякает. Сначала с довольным удовлетворением я решаю, что это папа – ведь он вечно сходит с ума по каждому поводу и отвечает со скоростью света.
Но это новое письмо от Акселя.
КОМУ: [email protected]
ТЕМА: (без темы)
Зимой столько всего произошло. Столько всего, что мне хотелось с тобой обсудить. У меня такое чувство, что я каким-то образом тебя подвел.
Кое о чем я хотел спросить тебя целую вечность: что, черт возьми, произошло на Зимнем балу?
Из глубины души поднимается целая россыпь грязных оттенков, пачкающих все вокруг облепиховым коричневым.
Иногда Аксель бывает таким тугодумом, что мне хочется взять и встряхнуть его. Можно подумать, это я исчезла из его жизни и начала с кем-то встречаться. С кем-то отвратным. Дважды.
К черту Акселя. И к черту Лианн. Надеюсь, они там счастливы.
Гнев просачивается ниже, проникая в кисти рук.
Я пролистываю свой скетчбук и рву те картины, которые нарисовала для него в течение этой поездки, вслушиваюсь в резкий, приятный звук рвущихся страниц, измельчаю каждую из них, промасливаю бумагу пальцами.
Что, черт возьми, произошло? Это ты мне скажи, Аксель.
А затем мой мозг отправляется туда, снова баламутит эти последние месяцы, поднимая их на поверхность, заставляя вновь их вспоминать.
88
Зима, десятый класс
Новый год уже ждал нас за поворотом. Каникулы закончились, и было объявлено, что в конце февраля в нашей школе впервые пройдет Зимний бал.
– Я точно веду туда Чеслин, – заявила Каро за обедом спустя неделю.
– Серьезно? – удивилась я. – Ты правда пойдешь?
– Почему бы и нет? – ответила она.
– Ну, не знаю. Это же обычная школьная дискотека.
– Это больше, чем просто дискотека, это бал, почти как выпускной, только прийти можно всем.
Я пожала плечами.
– Я насчет выпускного-то не уверена.
Аксель опустился на свой стул и запихнул в рот три ломтика картошки фри.
– Аксель, а ты? – поинтересовалась Каро. – Идешь на Зимний бал?
Я ожидала, что он скорчит рожу и закатит глаза, но он этого не сделал. Он вдруг принялся жевать медленнее. Затем проглотил и устроил целый спектакль, открывая банку газировки и делая несколько медленных глотков. Затем съел еще три ломтика.
– Можешь не спешить, – сухо произнесла Каро.
Аксель пожал плечами, но в конце концов сказал:
– Может быть. Не исключено, что у меня есть на этот счет несколько идей.
Мне пришлось чуть ли не физически удержать свою челюсть, чтобы она не выпала. Аксель? Идет на бал?
Каро подняла брови.
– Чувак, да ты скоростной.
Именно ее реакция заставила меня снова воспроизвести в памяти этот момент и еще раз проанализировать его слова.
Что он имел в виду под «идеями»? У него что, намечалось свидание?
Но больше мы эту тему не поднимали, а потом я и вовсе забыла про Зимний бал. Дел и так было по горло: я переживала за портфолио, а еще каждый день боялась возвращаться домой, потому что знала, что там меня ждут плотно закрытые шторы, темнота во всех комнатах и тяжелый, густой воздух, пропитанный вонью кошачьего лотка, который отчаянно нуждался в чистке. В тот период главными отличительными чертами маминого состояния были мигрени и бессонница, так что она либо взрывалась от злости, либо становилась тихой, словно улитка.
Папа по-прежнему путешествовал, хотя не так часто, как раньше. Находясь дома, он фокусировался на своей новой миссии: пытался убедить меня в том, что художественный институт – это плохая затея.
– Разве ты не понимаешь, как ограничиваешь себя этим? – произнес он в тот момент, когда я провела мелком по листу бумаги.
– Я могла бы поступить в обычный институт, где есть хороший художественный факультет и другие специальности тоже, – сказала я.
Но казалось, стоит мне чуть-чуть уступить, как он начинал давить еще сильнее.
– Почему бы тебе не позаниматься химией или биологией? Ты постоянно сыплешь разными научными фактами, помнишь, например, как рассказывала мне о пигментах?
Мое лицо запылало от раздражения.
– Потому что мне интересны научные факты, связанные с рисованием. Ты хотя бы помнишь мои оценки по химии и биологии?
– Или ты могла бы изучать бухучет или экономику, а рисованием заниматься в качестве хобби. Не надо запирать себя в рамках непрактичной профессии…
– Специальность Тины – философия, а работает она в маркетинге, и это, по ее же словам, не имеет ничего общего с ее степенью.
– Всегда есть исключения. Но представь, как Тине было сложно найти эту работу.
– А что насчет тебя, пап? Не хочешь ли ты сказать, что Восточная Азия – самая полезная в мире специализация?
Он несколько раз открыл и закрыл рот.
– Как минимум благодаря ей у меня всегда был хороший шанс найти работу
