Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

Художественный институт не был моей целью номер один, но чем сильнее папа пытался меня отговорить, тем больше мне хотелось доказать, что он не прав. Не прав хоть в чем-то. Не прав насчет меня.

Мамы во время этих разговоров никогда не было рядом. Я подозревала, что папа специально дожидался, пока она выйдет из комнаты. Может, он боялся ранить ее чувства, ведь она-то последовала за своей страстью к искусству и стала музыкантом. Она была полной противоположностью того, что он хотел видеть во мне.

– Только невероятно удачливые и безумно талантливые люди добиваются успехов в сфере искусства, – сказал папа несколько дней спустя. – И даже в этом случае они проходят через множество трудностей. Тебе это не подойдет.

– Все, пап, я поняла. Ты думаешь, я недостаточно талантлива. Или недостаточно удачлива.

– Это ведь очень тяжкий труд, Ли. Ты хоть раз работала над чем-нибудь так усердно, что больше не могла ничего делать? По-настоящему усердно?

Я подумала о выставке в Берлине, о том, как меня выделил Нагори, как предупредил, что месяцы пролетят очень быстро. Он был прав насчет этого. А папа был прав насчет работы. Я действительно недостаточно усердно трудилась. Да и могла ли я?

Тот разговор с ним стал последней каплей: я собиралась доказать, что он не прав. Я могла усердно работать. Если Нагори верил, что я талантлива, значит, так оно и было. И я готова была сделать все, чтобы стать еще лучше. Я хотела стать одной из лучших.

Папа снова улетел на другой конец планеты, а я купила новый скетчбук, больше привычного мне формата. Правда, как только я села за работу, я поняла, что не могу ни о чем думать. Темнота нашего дома зажала меня. Когда мама была такой тихой, дом казался глубокой ямой. А когда она кричала и злилась, дом превращался в грозовую тучу, которую разрывало от собственного грома.

Хоть папа был невыносим со своими аргументами насчет моего будущего, его присутствие сглаживало грозу, успокаивало маму. Я жутко радовалась его отъездам и в то же время ненавидела их.

Была среда, когда Аксель встретил меня у нашего дома, как раз когда я выходила из вечернего автобуса, возвращаясь со школы.

– Как ты сегодня порисовала? – спросил он, кивая на художественную папку у меня под мышкой.

Я пожала плечами.

– Нагори вроде доволен.

– Супер, – сказал он.

Видеть его было не то чтобы странно, но мне показалось непривычным то, как он смотрел на меня, пока я отпирала дверь. Он последовал за мной внутрь и скинул ботинки.

– Твоя мама наверху? – спросил он.

Почти весь свет был выключен, в доме царила тишина.

– Хм, видимо.

Он сел на диван, чтобы быть подальше от меня. Я услышала, как, прежде чем заговорить, он сделал вдох – будто собирался с силами.

– Собираешься туда в пятницу?

О чем это он?

– Куда?

– Ну, на Зимний бал.

Внутри все заледенело; лицо у меня, видимо, тоже приняло странное выражение, так как он поспешил спросить:

– Ты в порядке?

– Э-э, да. То есть нет, я не планировала туда идти.

– Почему? – спросил он, настолько пристально глядя на мои ноги, что я подумала, с ними что-то не так; я не-уверенно потерла один большой палец вторым. – Могли бы пойти вместе.

– На Зимний бал? – переспросила я, так как мне показалось, что я неправильно его расслышала.

Он кивнул.

Наверху слегка скрипнули половицы – значит, мама вынудила себя встать с постели. Меньше всего мне хотелось, чтобы она слышала этот разговор. Я вскочила с дивана.

– Не вопрос, – пробормотала я.

Он тоже встал.

– Отлично!

Я умудрилась сохранить невозмутимое выражение лица, когда он уходил, но, как только дверь захлопнулась, я потеряла контроль над своим телом. Я загорелась, словно звезда в небе, и заулыбалась так, что заболели щеки.

Ужас прокрался в голову чуть позже – я иду на танцы. Что там вообще происходит? И что, если я сделаю что-нибудь не так?

Я не представляла, что надевают на подобные мероприятия, и тот факт, что до бала оставался всего один полный день, явно не добавлял мне уверенности. В итоге Каро попросила Чеслин одолжить мне одно из своих платьев; я выбрала нежное и воздушное, из ниспадающего до щиколоток шифона цвета аквамарина.

Я стояла перед зеркалом в полный рост и сушила волосы, пытаясь их выпрямить.

Что имел в виду Аксель, когда попросил пойти с ним? Пригласил ли он меня по-дружески или это было что-то большее?

Он был необычайно молчалив, когда заехал за мной, и продолжал молчать, даже когда мы добрались до школы. Он ничего не сказал ни про мое платье, ни про блеск на губах, который я взяла в мамином комоде. Наверное, ему это все ужасно не понравилось.

Я искоса поглядела на него. На нем были черная рубашка, темный жилет в едва заметную серую полоску и серебристая бабочка. Волосы он чем-то сбрызнул.

Свет в спортивном зале был приглушен, в углублениях в потолке висели белые огоньки. Каро мы нашли сразу – она выделялась из толпы в своем платье-смокинге.

– Выглядишь потрясающе, Ли, – сказала она.

– Ага, – согласилась Чеслин. Она все еще немного стеснялась в нашей компании, но все же тепло улыбнулась мне, пальцами теребя подол своего винтажного кружевного платья. – Оставь это платье себе. Цвет тебе безумно идет.

– Правда? – спросила я.

– Ага, и классно сочетается с голубой прядью.

– Подождите-ка, вы двое что, пришли вместе? – Взгляд Каро скользил между мной и Акселем.

Мое лицо вспыхнуло.

– Пойду возьму газировки, – сказал Аксель. – Хочешь чего-нибудь? – Я только успела помотать головой, а он уже растворился в толпе.

– Так что? – не унималась Каро.

– Я не уверена, что это то, о чем ты думаешь, – произнесла я, и у меня скрутило желудок. Не хотелось об этом говорить. По крайней мере, не здесь, где кроме нас было еще человек двести.

Тут диджей поставил незнакомую мне, но всеми любимую песню, и Чеслин увела Каро танцевать.

Аксель вернулся и нашел меня. Газировки в руках у него не было, но я промолчала. Мы стояли, прислонившись к стене, и в странной, неестественной манере разговаривали о каких-то глупостях целую вечность. Рукам отчаянно не хватало скетчбука. И почему мы не взяли с собой бумагу и карандаши?

Когда Аксель отлучился в туалет, я присела за стол.

Что мы здесь делаем?

Я представила маму, которая сидит одна дома, ест холодные остатки вчерашнего ужина из холодильника или даже хуже – ничего не ест,