Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

Уайгон вырастает у нее из-за спины, и его лицо, до этого нейтральное, вдруг превращается в гримасу ужаса, а затем – отвращения.

– Кто это?

– Он очень хорошо знает мандарин! – быстро и беспокойно говорит мама. – Он хотел зайти, чтобы познакомиться с вами и…

– Он не зайдет внутрь, – жутким голосом произносит дедушка. – Его здесь не ждали.

Мамино лицо искажается и вспыхивает гневом.

– Но ты же не…

Уайгон берет ее за локоть и отодвигает с пути. Захлопывая дверь, он даже не смотрит на моего отца.

Я не могу сдержать шумный вздох, вырывающийся сквозь зубы; внутри меня оседает светло-вишневый удар. Как могли бабушка с дедушкой не дать папе ни единого шанса? Что в нем было плохого?

Он опускает цветы. Он снова стучит и звонит в дверь. Ответа нет, лишь шум ссоры, доносящийся из квартиры. Папа садится на ступеньки и готовится ждать.

Взрыв света, и оттенки меняются.

Брайан и Дори проталкиваются через двери здания суда и выбегают, чтобы поприветствовать своих друзей. Брайан широко улыбается, неся над головой огромный черный зонт. Фата Дори развевается на легком ветру, нефритовая цикада подскакивает у нее на груди. На долю секунды ее взгляд опускается, и в этот момент в нем можно увидеть едва заметный намек на тоску. Маленькую морщинку между бровями. Когда она поднимает глаза, черты ее лица уже выровнялись, и она снова сияет счастьем.

Один из друзей выпускает через розовую пластиковую палочку пузатые пузыри. Другой подбрасывает розовые лепестки. Брайан с Дори смеются и радостно улыбаются; куда бы ни пошли, они держатся за руки, будто их брак – спасательный трос, который нельзя отпускать. На улице моросит, но сквозь капли проглядывают лучи солнца. Кто-то кричит, призывая высматривать радугу, которая обязательно должна появиться.

Тьма, а затем – искра.

Мама, напевая себе под нос, лепит на кухне дамплинги. Палочки подцепляют начинку. Ловкие пальцы защипывают тесто.

– Уф-ф. – Она останавливается, чтобы погладить свой большой живот, и улыбается округлости, отделяющей ее от стола. – Жаль, что ты никогда не встретишь свою тетю Цзинлинь, – говорит она холмику под рукой. – Это были ее любимые дамплинги.

Вспышка света.

Мама с папой останавливаются передохнуть во время прогулки. Их окружают высокие пеcтрые деревья. На улице раннее утро – на их кроссовках капельки росы, к лодыжкам цепляются случайные травинки. Мама обнимает свой живот и представляет, как ее малыш плавает внутри морской раковины, купаясь в оттенках восходящего солнца.

– Но подумай о нашем ребенке, – говорит отец. – Подумай, как она будет расти без вторых бабушки и дедушки. Без целых двух людей, которые еще живы. Представь ее через десять лет, через двадцать, представь, как она будет тебя отвергать за то, что ты скрыла их от нее. Ведь она захочет узнать правду – да и любой захотел бы.

– Брайан, – резко говорит мама, – это не обсуждается. Это мое решение. Ты не понимаешь.

Он проводит рукой по ее волосам и разочарованно оборачивается.

– Ты права, не понимаю.

– У нее будет все остальное, – произносит мама почти с мольбой. – Но я не могу сделать то, о чем ты просишь.

Боль в ее голосе пронзает меня, осколки чего-то бирюзового и надломанного проникают под кожу, скапливаются в горле.

– Никогда? – спрашивает отец.

Мама обдумывает вопрос.

– Может быть, когда-нибудь я поеду снова их навестить. Когда-нибудь ты и Ли поедете с ними познакомиться. Но мне нужно время.

Папа медленно и грустно выдыхает.

– Хорошо, ладно. Когда-нибудь.

Новые цвета.

Маленький ребенок подпрыгивает на чьей-то коленке на знакомом кожаном диване. На другом конце комнаты над черно-белыми клавишами порхают ловкие руки. Гостиная полна пурпурной теплоты, желтой одуванчиковой радости и всех оттенков любви – их не видно, но они совершенно точно там.

Лицо ребенка я узнаю только благодаря фотографиям, висящим в кабинете отца. Это я. Маленькая Ли, дочь Дори и Брайана, в те времена, когда мы втроем еще обожали друг друга, до того как все пошло наперекосяк.

Или все было не так с самого начала?

Мерцание.

Мама стоит на кухне в фартуке. У нее волосы до плеч, и несколько белых прядок покрашены ее любимой хной. Нарезав кусок тофу до половины, она вдруг замирает. Нож выпадает у нее из руки и со звоном падает в раковину. Никого не рядом, чтобы спросить ее, что стряслось. Она одна на кухне – с трясущимися руками и слезами, вытекающими из уголков глаз. Глаз, которые не видят ничего, кроме ножа.

Вспышка.

Мама машет мне, стоя у двери, пока я бегу на желтый школьный автобус, а затем разворачивается и снова падает на диван. Выражение лица у нее такое, словно за ней охотятся привидения.

Вспышка.

Мама стоит в подвале с бутылками оксикодона и жидкого чистящего средства. Она где-то слышала, что проглоченная пища достигает желудка всего за десять секунд. Но сколько времени займет переваривание? И сколько – если говорить о жидкости?

Вспышка.

Мама встает с постели посреди ночи. Она идет тихо и медленно, чтобы не скрипел пол. В гараже она садится в наш седан на водительское место; ключи врезаются ей в ладонь. Она размышляет. Обдумывает. Включить ли машину. Не открывая двери гаража. И если никто в доме не встанет, она просто уснет за рулем. Не нужно даже никуда ехать. Она могла бы просто спать вечно.

Вспышка.

Мама лежит на полу ванной калачиком, прижавшись щекой к кафелю, и поглаживает пальцами крылышки своей нефритовой подвески.

Вспышка.

Папа выходит с чемоданом из дома, чтобы отправиться на свою первую конференцию. Его первая неделя вдали. Он целует маму, и она улыбается, но это не искренняя улыбка. Фальшивая. Она не освещает ее лицо.

Папа не замечает. Он слишком взволнован. Как он может этого не видеть?

Он катит чемодан к ожидающему его такси и улыбается нам, пока водитель загружает сумку в багажник. Последний взмах рукой – и автомобиль отъезжает.

Вспышка.

Мама открывает заднюю дверь и встает босиком на свежевыпавший снег.

Ее мысли трепещут, как страницы открытой книги на сильном ветру. Мысли о снеге. О том, что холод – это не так уж плохо. Пусть она дрожит, но эта дрожь отвлечет ее от всего остального.

И через некоторое время она просто уснет. Оторвавшись от мира. Лежа в углублении от снежного ангела и досматривая свой последний сон.

Вспышка.

Цвета исчезают. Свет растворяется.

Я слышу всхлип и понимаю, что это мой. Но, коснувшись лица, обнаруживаю, что щеки остались сухими. На самом деле я не плачу. Я никогда еще не чувствовала себя такой