Женщины в России, 1700–2000 - Барбара Энгель

женщин русского, армянского и еврейского происхождения, чем из коренных народов, и их роль была тем более важна, что изоляция среднеазиатских женщин исключала воздействие на них партийных организаторов-мужчин. Работа на благо мусульманок давала приезжим женщинам возможность действовать, рисковать, а также реализовать на деле свои глубокие и искренние идеалы. Большинство из них были одиноки, в возрасте от 20 до 30 лет. (Интересно, многие ли из них читали Лидию Чарскую?) Проникнутые духом европейских гуманистических традиций, они были искренне потрясены положением среднеазиатских женщин, представлявшимся им настоящим рабством. Как и другие большевистские феминистки, они охотно приняли на себя ответственность за цивилизаторскую миссию: освобождение женщин от угнетения, вовлечение их в общественную жизнь и создание основ для равенства с мужчинами. Более того, активистки Женотдела стремились формировать государственную политику, оказывая давление на партийных и местных чиновников, чтобы вынудить их смягчить то, что они считали «патриархальным угнетением» среднеазиатских женщин[249]. В результате некоторым из них пришлось заплатить за это жизнью.

Первые шаги были скромными, но важными. К 1920 году активистки создали в регионе женские группы. Они организовывали эксклюзивно женские общественные клубы, предоставлявшие медицинские, юридические и образовательные услуги в безопасной обстановке вне дома, где местные женщины могли чувствовать себя свободно. Активистки работали над повышением уровня женской грамотности, который в некоторых регионах составлял всего 1 %. Постепенно они начали привлекать к партийной и общественной деятельности и местных женщин, в первую очередь из бедных семей, которым было почти нечего терять. Затем Москва изменила курс. На протяжении всего 1926 года партия активизировала кампанию, и к концу года политику постепенных шагов сменила сокрушительная атака на местные обычаи. Для Москвы целью было не само по себе освобождение женщин, а производство новых советских граждан и рабочих. Как писал ведущий партийный аналитик по делам Центральной Азии, речь никогда не шла о том, чтобы борьба с женским рабством становилась самоцелью[250]. Для активисток Женотдела на местах этот вопрос представлялся не столь однозначным.

Средством, избранным руководством, стала массовая кампания против чадры, известная как худжум («натиск»). Снятие чадры и, таким образом, обнажение лица, которое женщины по обычаю должны были скрывать, служило яркой демонстрацией отказа женщины от местных ценностей в пользу советских. Фокусом кампании был Узбекистан, где люди жили небольшими поселениями, а ношение чадры было повсеместным; там, где чадру не носили, например в кочевых районах Туркменистана, кампания встречала большие трудности. Но в Узбекистане она развернулась широко. 8 Марта 1927 года, в Международный женский день, состоялась массовая демонстрация, на которой женщины сбрасывали паранджи и чачваны и бросали в огромные костры. Согласно советским источникам, это произвело на собравшихся ошеломляющий эффект. Тысячи других женщин захотели тоже сорвать и сжечь свои паранджи, а затем пройти по улицам города с открытыми лицами, выкрикивая протесты против традиционного порядка. Движение широко распространилось. По официальным данным, к маю отказалось от чадры около 90 000 женщин, хотя эти цифры, вероятно, завышены[251].

Давление с требованием отказа от чадры усилилось. От мужчин — членов партии требовали, чтобы они снимали чадру со своих жен и дочерей; женщин — членов партии принуждали отказываться от нее. Партия принимала меры для поощрения женщин. Те, кто отказывался от чадры, получали особые привилегии, тогда как мужей тех, кто по-прежнему носил чадру, могли оштрафовать, а если эти мужья были членами партии, они могли даже лишиться партийного билета. На некоторых работах от женщин тоже требовали снимать чадру. Кампанию сопровождала идеологическая обработка во всех доступных СМИ.

Ответом стало массовое сопротивление. Поскольку женская изоляция и чадра были неразрывно связаны с честью семьи, мужчины восприняли отказ от них как посягательство на их самые фундаментальные социальные институты — гендерные и семейные отношения, разграничение между общественным и личным пространством. Мужчины Центральной Азии, даже партийные чиновники, иногда запрещали своим женам снимать чадру или принуждали надеть ее вновь после одного демонстративного «публичного» снятия. Сами женщины тоже выступали против кампании — некоторые потому, что предпочитали носить чадру, а некоторые из-за собственных опасений или реакции общества. Одна женщина, член партии, жаловалась, что все делают вид, будто активно занимаются агитацией за женскую эмансипацию, но попробуй снять чадру, и тут же все, включая аульных коммунистов, смотрят на тебя как на падшую женщину. С ней именно так и вышло: в свое время она сбросила чадру, и все ее за это травили. Коммунисты не только не встали на ее защиту, а сами называли ее проституткой. Она была вынуждена снова надеть чадру, и люди стали обращаться с ней уважительнее[252]. Женщины открыто бунтовали против политики отказа от чадры, пользуясь тем, что их воспринимают как жертв, неспособных действовать самостоятельно. Возмущенные мужчины выходили на улицы с требованием прекратить борьбу с чадрой и вернуть женщин на женские половины дома. Местные суды отказывались применять новые нормы или применяли их так, что на деле поддерживали традиционную практику[253].

Сопротивление организованным Советским Союзом попыткам изменить гендерные отношения иногда выливалось во вспышки насилия. В Азербайджане мужчины избивали и даже убивали женщин не только за то, что те снимали чадру, но и за любое участие в общественной и политической деятельности вне дома. В Средней Азии насилие стало самым масштабным и экстремальным. В Туркменистане сопротивление было связано с растущим числом разводов, инициированных женщинами, решившими воспользоваться своими новыми правами: мужья убивали жен, подавших иски о разводе в советские суды. В других местах жертвами становились женщины, снявшие чадру. Во время худжума 1927 года толпы мужчин преследовали на улицах женщин без чадры, приставали к ним и обвиняли в безнравственности. Уже через несколько дней поведение мужчин стало агрессивным: банды молодых людей хватали женщин с открытыми лицами и насиловали их. Все чаще женщин без чадры убивали не только на улицах, но и дома, их собственные родственники — как развратниц, изменивших традициям, и проституток. К 1928 году жертвами стали и женщины-активистки. В итоге в связи с кампанией против чадры были убиты или ранены тысячи женщин; лишь ничтожное меньшинство нападавших было арестовано и предано суду[254]. Кампания превратила чадру в важный символ сопротивления советской власти.

Но чаще всего сопротивление преобразованию гендерного порядка принимало более пассивные формы. В Средней Азии кампании по эмансипации женщин почти не встречали реальной поддержки на местном уровне. Помимо сопротивления отказу от чадры, жители Средней Азии уклонялись от законов, направленных на реформирование их семейных обычаев. Например, будущие мужья продолжали платить выкуп за невесту, только вместо скота предлагали деньги и называли это «свадебным