Женщины в России, 1700–2000 - Барбара Энгель

принявшем их как равных. Наиболее известна среди них Геся Гельфман, примкнувшая к террористической «Народной воле» и следившая за квартирой, где хранилась взрывчатка. Одна из шести приговоренных к смертной казни после убийства Александра II, Гельфман была избавлена от казни: исполнение ее приговора отложили, а затем он был смягчен, когда стало известно, что она беременна. Гельфман умерла в тюрьме вскоре после родов. В начале XX века этнические еврейки устремились в партию социалистов-революционеров, унаследовавшую традиции народников, и в социал-демократические (марксистские) партии: в дореволюционной большевистской партии еврейки составляли почти 8 % состоявших в ней женщин.

Женщины вступали и в организации, стремившиеся изменить жизнь евреев. «Бунд», еврейская социалистическая организация, основанная в 1897 году, привлекла в свои ряды значительное количество работниц, а также образованных еврейских женщин среднего класса из черты оседлости. То же относилось и к сионистскому движению, агитировавшему за переселение евреев в Палестину. И «Бунд», и сионисты, подобно русским радикальным организациям, ожидали от участниц подчинения их женских интересов делу более широкой борьбы. Как говорила Елена Гельфанд, «женский вопрос» — это не отдельная проблема, а часть большого социалистического вопроса[246]. Горстка сионистских феминисток, эмигрировавших в Палестину, обнаружила, что их интересы там отошли на третий план — после интересов рабочего класса и еврейского национального братства. Хотя некоторые этнические еврейки и присоединялись к феминистским организациям, в радикальных организациях еврейских женщин было, по-видимому, значительно больше.

Влияние революции

После 1917 года становится трудно отделить судьбу женщин из числа меньшинств бывшей Российской империи от судьбы мужчин их этноса, региона или политической группы, а в случае жительниц территорий, вошедших в Советский Союз, — от судьбы этнически русских женщин. После Первой мировой войны некоторые, в первую очередь финны, поляки и балтийские народы, отделились от империи и создали отдельные государства. Члены других этнических групп были включены в состав Советского Союза либо сразу, либо после безуспешной борьбы за национальную автономию, которая представляла собой важный элемент Гражданской войны. Впоследствии как представители своей национальности или этнической группы они испытали на себе все превратности советской национальной политики, а также меры по искоренению религии, модернизации «отсталых» народов и эмансипации женщин путем поощрения их выхода на оплачиваемую работу и на политическую арену. Как и в случае с русскими, те женщины, которые присоединились к победившей большевистской партии или готовы были извлечь преимущества из политики, направленной на их освобождение, получали доступ к целому ряду новых возможностей, хотя и реже, чем их коллеги-мужчины.

Суррогатный пролетариат

Однако в некоторых случаях гендер сам по себе приобретал центральное значение. В тех регионах, которые Советы считали «отсталыми», статус женщин служил предлогом для их завоевания и подчинения более передовой державе, то есть СССР. Повышение статуса женщин стало для советской цивилизаторской миссии гораздо более важной задачей, чем для имперской России: отчасти потому, что эмансипация женщин была существенной частью марксистского проекта, отчасти потому, что гендерный вопрос, по всей видимости, давал мощное стратегическое преимущество. Там, где местный пролетариат или доморощенное коммунистическое движение отсутствовали или были слабыми, гендер служил острием революционных преобразований, а женщины, по удачному выражению Грегори Мэсселла, своего рода «суррогатным пролетариатом». Вариации этого подхода руководство применяло в Азербайджане и по отношению к малым народам Севера (а как утверждают некоторые, и к русскому крестьянству). Наиболее интенсивно эта политика проводилась в Центральной Азии, о чем мы будем подробно говорить далее[247]. Она давала женщинам беспрецедентные возможности участвовать в цивилизаторской миссии и даже формировать ее.

Рис. 19. Узбекские женщины ожидают экзамена

Новое советское руководство считало положение женщин в традиционных мусульманских культурах символом их культурной отсталости. Как и их имперские предшественники, советские руководители осуждали такие традиционные семейные обычаи, как договорные и ранние браки, выплата выкупа за невесту, полигамия и женская изоляция, видя в них свидетельство угнетения женщин. Особенно осуждались в СССР накидка-паранджа и черное покрывало до пояса из конского волоса (чачван), которыми женщинам полагалось прикрывать лицо и тело, выходя из дома. Стремясь положить конец этому обычаю, московское руководство преследовало свои политические цели. Они полагали, что в угнетенном статусе женщин кроется их потенциал стать проводниками социальных преобразований. Считалось, что, когда традиционный статус женщин будет пересмотрен в соответствии с советскими ценностями, благодарные женщины станут на сторону Советов, чем подорвут коренные патриархальные культуры и сопротивление советизации. Таким образом, женщины должны были сыграть роль рабочего класса, отсутствовавшего среди народов Центральной Азии, в основном аграрных и кочевых. Основой социалистического строительства здесь предполагалось сделать не класс, а гендер[248].

Вначале осторожно, а затем все более настойчиво правительство принялось подрывать традиционные обычаи, принуждавшие женщин к покорности. В 1918 году в соответствии с новыми советскими законами женщины Средней Азии получили возможность подать на развод. В период с 1921 по 1923 год были запрещены такие обычаи, как полигамия, выплата выкупа за невесту и брак без согласия невесты. Минимальный возраст вступления в брак для девушек был повышен до 16 лет. Закон запрещал оскорблять женщину или жестоко обращаться с ней, особенно принуждать ее носить чадру или оставаться в изоляции. Нарушители этих законов объявлялись врагами народа и сурово карались.

Трансформация гендерного порядка открыла широкие возможности для женского активизма. В Азербайджане, где проходила аналогичная освободительная кампания, режим опирался на азербайджанских женщин-большевичек. Экономическое развитие в азербайджанских городах, в частности в Баку, уже породило промышленный пролетариат и прозападную элиту, из которой вышли многие активисты. Одетые по западной моде, с открытыми лицами, грамотные и экономически независимые, азербайджанские активистки стали олицетворением нового эмансипированного образа жизни для своих более традиционных сестер. Они изобретательно использовали традиционные институты: общественные бани, швейные кружки, женские уголки, а также более современные заведения: женские клубы и собрания делегатов, школы ликвидации безграмотности и подобные. «Благодаря этим каналам азербайджанским женщинам-первопроходцам удалось мобилизовать десятки тысяч женщин. Они способствовали процессу модернизации и государственного строительства советского Азербайджана, иногда выходя за рамки своей роли „суррогатного пролетариата“» [Tohidi 1997: 149].

Однако в Средней Азии сторонниц советской власти из числа коренного населения было немного. Одной из них была Анна Нурхат, росшая в мусульманской, а затем в русской среде. «До Октябрьской революции на бескрайних просторах России не было человека более невежественного, более забитого и порабощенного, чем женщины Востока», — писала Нурхат [Massell 1974: 96]. Одна из первых тюркских писательниц, Нурхат стала активисткой и организатором женщин Средней Азии. Однако та горстка мусульманок, что состояли в советских организациях, не разделяли ее взглядов на изменение роли женщин. В целом среди активисток было значительно больше