Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Соня Михайлова кое-как дотащила едва живую после случившегося Клавдию до дома и, не успев ни с кем обсудить происшествие, отправилась на вечернюю дойку.
В то же самое время по противоположному берегу Школьного озера Петька-Тунгус гнал хворостиной стадо. Брюхатые коровы не спешили, лениво шлепали между кочек и перемыкивались между собой в предвкушении предстоящей дойки. Петька же не терял даром времени и попутно искал утиные яйца. На одной из кочек он, к удивлению, обнаружил аккуратно сложенную одежду, полевую сумку и сапоги. Тунгус поискал глазами их хозяина, но никаких следов человека не обнаружил. Будь на месте Тунгуса другой мальчишка – он бы все на месте и оставил, но Петька недаром имел среди сверстников репутацию не по летам сообразительного. Петька приобрел ее после того, как однажды перед контрольной не поленился, несмотря на мороз, проснуться задолго до начала занятий и сбегать к школе, чтобы напрудить во внутренний замок в двери от холодных сеней. Естественно, в тот день контрольная не состоялась, зато впоследствии учительница стала вызывать Петьку к доске почти ежедневно.
Неудивительно, что такой многоопытный человек правильно рассудил, что владельца вещей поблизости разыскивать бесполезно, поскольку голышом на комарах не посидишь, а потому не долго думая сунул в сапоги босые ноги, перекинул через плечо полевую сумку, напялил фуражку, остальную одежду взял под мышку и в таком виде заявился в колхозную контору, где как раз происходило что-то вроде оперативки по случаю возвращения Якова Ивановича.
Появление Тунгуса в наряде уполномоченного сначала распотешило наших правленцев, а потом заставило и призадуматься.
– Так где, говоришь, взял ты одежду? – стали его сообща допрашивать.
– За озером на кочке лежала.
– И никого кругом не было?
– Никого. Я смотрел: там негде спрятаться. И Полкан со мной был – он на чужого бы затявкал.
– Точно – затявкал бы, – подтвердила из коридора Еремеевна. – Его кабыздох скоро меня до смерти затявкает. Из-за него, паршивца, по ночам глаз не сомкну: встанет под окнами и тяв да тяв. Муха прожужжит – тяв, птица пролетит – тяв-тяв, а, не дай Бог, котенок мявкнет – до утра брехать будет...
– Да замолчи ты, – оборвал ее Яков Иванович, – дело то не шутейное. Сдается мне, что нам на беду утоп уполномоченный.
– Наконец-то! – обрадовался Чулков. – Не мог он раньше! Когда он с поля к воде свернул, я ему черта вслед намаливал. Есть еще Бог на свете! Однако искать его надо: если протухнет – опоганит нам озеро, тогда нам воду с реки таскать...
– Придется вылавливать, – согласился и Никита. – Все равно с нас за него спросят. – И зачесал в затылке старательно: – Не было печали...
В узенькое оконце Кандалинцеву видно, как возле бани хороводят собаки. Еще ему видно злополучное озеро и мужиков на нем с неводом от берега до берега. Вдоль берегов крылья невода тянут лошадьми. По всему видно, что рыбаки намерились процедить озеро из конца в конец. Вот конь с погонщиком поравнялись с тем местом, где Кандалинцев разделся и оставил одежду. Заметят или не заметят? Не заметили, раззявы. Карась им глаза закрыл. Надо бы сообщить рыбинспектору, что в самый икромет неводят. А хозяйка на карасях корочку отменно запекает. Лучок вилкой подцепишь, ковырнешь бочок, а там икра... Кандалинцев сглотнул слюну и вспомнил, что еще не обедал. А что, если выбежать и позвать рыбаков? Кандалинцев попробовал исподтишка приоткрыть дверь. Тотчас за дверью возникла лохматая морда и послышалось рычание. «Расплодили зверья – прохода не дают, – в отчаянии подумал осажденный. – И почему на собак налога нет? Может, предложить финотделу?» Дверь пришлось срочно захлопнуть и от нечего делать снова лечь. Хорошо еще, что каменка со вчерашнего дня сохранила тепло. Подложив под голову веник, Кандалинцев задумался над своими делами. И чем дольше он их обдумывал, тем больше осознавал, что делишки у особо ответственного уполномоченного слагаются хуже некуда и восходящая звезда его удачи с руководящего небосклона вот-вот покатится. – Заслуги заслугами, а за беспорточные пробежки по деревне на виду у всех по головке не погладят. Плюс ко всему несчастная бабенка: вздумает подать заявление, тогда ходи доказывай, что не ее под мостками подкарауливал. Как пить дать – пришьют аморалку, да еще и жениться на дуре предложат ради компенсации. Мысль о женитьбе показалась ему соблазнительной, но вдруг некстати заныла ушибленная коромыслом спина и приятные помыслы разом исчезли, уступив другим, удручающим: «А вдруг вместо аморалки применят дискредитацию? Голый партработник – это же самая настоящая дискредитация! За нее и статья имеется!» Вспомнился смирный зек Синявин, из бывших совработников, схлопотавший семь лет за эту самую дискредитацию, которая нежданно свалилась на него с помощью пишущей машинки, переданной сельсовету из числа имущества, конфискованного после ареста писателя-космополита.
Секретарь сельсовета тов. Демина с трудом научилась печатать пожелтевшим от табака пальчиком и, соблюдая моду, а также ради экономии бумаги и времени старалась вносить, где только могла, всяческие сокращения. Однажды, через силу отстукав строго конфиденциальный ответ на запрос вышестоящего органа, тов. Демина подсунула его на подпись председателю. Синявин полюбовался ровными строчками на хорошей гладкой бумаге (тоже из писательских запасов), придававшими документу особую убедительность, пробежал глазами текст и без всякого сомнения поставил, где положено, подпись. После тов. Демина запечатала бумагу в конверт и отправила в инстанции. В одной из них вполне компетентный, бдительный и облеченный властью товарищ обратил внимание на последнюю перед подписью строчку, которую секретарь по привычке сократила. В ней безответственно значилось: «Пред-атель сельсовета Синявин». «Предатель сельсовета» –
