Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

нож и топор. Телогреек с собой не взяли: ночью духота и безветрие, комарам на радость. К комарам, конечно, привыкнуть можно, а вот, не дай Бог, раздует ветер да нагонит волну... Волна на отмелях коварная: крутая, зыбучая, по прозвищу плескунец. Имя свое она получила за то, что попавшую в ее зыбь лодку не опрокидывает, а заплескивает через борт пенными гребнями. Выплыть в таком случае – дело дохлое. Да и куда поплывешь, в какую сторону? Кругом вода и жидкие верхушки кустов. Так и Алим погиб. Плавать в обласке надо умеючи, сноровка нужна.

Скользит по реке маленькая лодчонка с мальчишками, возвышаясь над гладью едва на четверть. Десяток километров на такой скорлупке не расстояние! Мир знает «Песню о Гайавате», в которой Лонгфелло воспел пирогу американских индейцев, но никто еще не догадался воспеть осиновый хантыйский обласок, суденышко не менее замечательное и во многом превосходящее, берестяную пирогу.

Представить рыбака ханты без обласа так же трудно, как ненца без оленя или монгола без коня. Случалось видеть, как в бурную погоду на тяжело груженных обласах, нередко с детьми, ханты переправлялись через Обь. И с берега-то страшно смотреть, как утлый челнок то скроется за гребнем, то вновь покажется над волнами. Но чтобы хант, сидящий в обласе, утонул – такого слышать не приходилось.

Весло – тоже произведение искусства: обязательно кедровое, с похожей на перо лопастью. Овальная рукоять заканчивается удобной перекладиной – мульгой и не крутится в руке. Окрашенная лопасть плавно входит в воду, не намокает Гребут мальчишки, как на каноэ, каждый со своей стороны. Грести удобно, первые километры – легко.

В бесконечном лабиринте островов, стоящих в воде кустов и целых рощ безветрие. Жарко, пот застилает глаза. Осмелевшие комары носятся тучами и противно зудят. Кулик-сорока в элегантной, как у официанта, манишке неотступно сопровождает лодку и надсадно вопит: ки-пит, ки-пит, ки-пит... Андрею нравится красноносый кулик, и он его поддразнивает: «Кипит, преет, скоро поспеет...» Степенные кряквы, словно в насмешку, взлетают возле самого носа лодки. Большие обские чайки – халеи парят в восходящих потоках, изредка срываясь в воду, чтобы подняться с рыбешкой в клюве. Но иногда добыча ускользает, и халей выражает негодование потусторонними криками.

Птицы ли виноваты, комары ли – не знаю, только исполняющий функции рулевого и лоцмана Толя ориентиры в этом лабиринте безответственно потерял и, чтобы скрыть смущение, нарочито уверенно заявил:

– Не обязательно Курью искать, руки мозолить. Рыба везде ходит, будем здесь место искать.

А Андрею что? Только соглашаться. Он на обласе пассажир, на рыбалке ученик. Спорить не станешь.

Желто-серый солнечный блин уже до половины окунулся в притихшие перед сном воды, когда закончившие постановку сетей рыбаки высадились на пологий безлесый мыс неизвестного острова. Вполне возможно, что до затопления он был частью берега или еще большего острова, об этом можно судить, лишь когда полая вода схлынет. Неожиданных гостей радостно приветствовал хор изголодавшихся в одиночестве огромных рыжих комаров, которые, подобно докучливой хозяйке, лезли во все щели и, желая побольше преуспеть в своем стремлении, не щадили и гнусной жизни своей. Не обращая ни малейшего внимания на дымокур, они с лету пробивали носами легкую одежонку, покрыли дымящийся в кружках чай серой пеленой собственных трупов и совершенно испортили рыбакам ужин.

– Они здесь бронебойные! – взвыл Андрей и нырнул под заранее натянутый ситцевый полог.

Толя, щеголявший в модной у рыбаков накидке из неводной дели, пропитанной смесью дегтя и рыбьего жира, которая не только не спасала от нудящих извергов, но, вдобавок, еще и мешала пить чай, не долго думая последовал за ним. Подоткнув края полога, рыбаки улеглись на подостланных мешках и под комариный звон заснули так крепко, как могут спать только беззаботные мальчишки.

Глава восемнадцатая. Кукурузники

Белоснежная черемуха давно уже осыпала ароматные лепестки в Негу, и река умчала их вдогонку снегам к Карскому морю. Пора бы уже распуститься и яблоням, но вот беда: не приживаются теплолюбивые деревья на холодных берегах и никто не верит, что когда-нибудь приживутся.

Если читателю случится побывать на Неге и разговориться с ее аборигенами, ему обязательно расскажут, как один приезжий полюбопытствовал у Карыма, какие фрукты вырастают в этих местах. Карым задумался на мгновение, поскреб бороденку и объяснил: «Главный «фрукт» у нас бурундук, а другой «фрукт» – заяц. Однажды ехал я из Егана на собаках и припозднился, а ночевать в тайге не хочется. Гляжу – заяц в петле запутался. Я его впереди собак на длинном шесте привязал, чтобы собаки достать не смогли. Как рванули вперед мои собачки...»

И, если вы оцените выдумку Карыма и посмеетесь вместе с рассказчиком и тем заслужите его расположение, он доверительно сообщит, что выращивать в тайге яблони дело совершенно безнадежное. А чтобы вы не надумали усомниться в сказанном, непременно сошлется на жену Клавдияна – Ирину, которая вот уж лет двадцать все грезит садом и упорно ковыряется в тощем северном подзоле, так непохожем на памятный ей с детства теплый чернозем вокруг отцовской мазанки.

Может, воспоминания о цветущих садах детства, а может, извечное женское стремление к красоте каждый год подвигали Ирину высевать в ущерб огурцам и капусте на своем огороде цветы невиданных городских сортов. Разными ухищрениями добивалась Ирина их пышного и обильного цветения, чтобы на зависть всем именно ее ребятишки несли в школу пышные букеты.

Если с чем и повезло в жизни Ирине, так это с огородом. Его величество случай, составляя генплан