Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

сошлись уже знакомые нам совсем еще свежие вдовушки Соня Михайлова и продавщица Клава. Даже если специально задаться целью – все равно не пересказать всего, о чем судачат собравшиеся за водой деревенские кумушки. Одно могу сообщить вполне достоверно: когда все животрепещущие темы, вроде ночных похождений гармониста Витьки Седых и безобразной драки в бараке у геологов, оказались исчерпанными, Клавка пожаловалась Соне и ко времени подоспевшей Ирине Новосельцевой на бессонницу, слабость, головную боль и рассказала увиденный накануне сон. Будто привиделся ей бездонный омут на озере. Вода в нем темная и как студень вязкая, а поверху веночек лежит незабудковый. Наклонилась было она над омутом, чтоб венок поднять, а из глубины утонувший мальчик, Алим, выглянул и цепкие руки тянет: «Я жду тебя, Клавушка!» Клавдия от омута отпрянула, но у Алима рука удлинилась и к ней подбирается, чтобы вниз, в пучину, стянуть. Жалко Клавке Алима и омута боязно. Ладно, что будильник разбудил. С той поры у нее бессонница: вдруг Алим за ней снова явится. Говорила же ей Еремеевна, что за грешной душой может бес прийти.

Охнули Клавкины собеседницы. Не к добру такое привиделось. Ведь не выплыл Алимов труп, а значит, бродит его тень вокруг неприкаянной. У злого человека тень добрая, а у хорошего – злая. Алим как раз душевным был. Пожалели бабы Клавку, посочувствовали.

– Мужика тебе надо, Клавдия, – определила Ирина. – Возле холостой вдовы всегда черти крутятся. Нашелся бы тебе мужик старательный, чтобы утомить смог как следует, и спала бы как проваленная. А бобылкой жить – значит страсти терпеть.

– Конечно, при мужике голове болеть некогда, – лукаво улыбнулась Софья и припомнила с сожалением пропавшего куда-то своего ухажера Бориса, так некстати изгнанного и оконфуженного Фроськой.

Говорят: нехорошего человека и вспомнить нельзя – тут же появится, а окаянную собачошку и тем более. Получилось так, что старательной караульщице удалось, наконец, застигнуть почтового борова Штемпеля при дерзновенной попытке проникнуть в свежезасаженный картошкой Софьин огород. Атаковать превосходящего противника в лоб она не решилась, а, верная своей подлой натуре, незаметно подкралась к борову сзади, негодующе взвизгнула и накрепко вцепилась в тощий свинячий хвостик. Никак не ожидавший агрессии флегматик Штемпель немедленно перестал подкапывать столб и пустился по улице, взбрыкивая задом с повисшей на нем дворняжкой. На одной из рытвин собачонка отпала и еще некоторое время с лаем преследовала борова, пока не поравнялась со своей хозяйкой. Увидев ее, Фроська прекратила погоню и, воодушевленная похвалой и легкой победой, присела и задумалась, с кем бы еще сцепиться.

Наша Клавдия Фроськиной победы не увидела, поскольку, занятая мыслями о тревожном сновидении, опередила приятельницу и в одиночестве спустилась к озеру. Неясное предчувствие закралось в ее смятенную душу, едва она ступила на зыбкие доски мостков. Снова почудились длинные руки из глубины и тоскующий зов Алима. С трудом преодолевая страх, вдова сняла с коромысла ведра и наклонилась над водой. Природная Клав дина неторопливость на этот раз с ней снова жестоко подшутила. Страдающий под мостками Кандалинцев, не в силах далее сдерживать дыхание, с бульканьем выдохнул как раз тогда, когда ведерко набралось. Клава перевела взгляд под мостки и обмерла: сине-зеленый рогатый утопленник вытаращил на нее страшный бельмастый глаз и лязгал железными зубами. Бедняжка покачнулась, тяжелое ведро перевесило и потянуло вглубь. Клавка тихонько ойкнула, потеряла чувства и, грузно булькнув в воду, беспрепятственно затонула.

Освободившиеся мостки приподнялись и дали возможность несчастному Федору Ивановичу, во-первых, дышать, а во-вторых, соображать. Заново обретя эту способность, Кандалинцев с ужасом понял, что только что стал виновником гибели женщины. А поняв, забыл, где находится, распрямился, перевернув при этом мостки, и нырнул вслед за Клавдией. Нащупав на дне обмякшее тело, приподнял его над водой и из последних сил выволок на берег. Годы службы в органах не прошли даром – вспомнилось наставление по оказанию первой помощи. Кандалинцев навалил утопленницу животом на свое колено. Из носа и рта продавщицы вылилась вода. Перевалив ее спиной на траву, Кандалинцев разорвал на пострадавшей кофту и прильнул ухом к мягкой прохладной груди. Сквозь оплывшую жирком грудь нечетко донеслось: тук! «Значит, жива!» – определил Федор Иванович и приступил к искусственному дыханию новейшим способом – изо рта в рот.

Нахохотавшись над Фроськой и Штемпелем и распрощавшись с Ириной, Софья наконец вспомнила про пустые ведра и побежала вниз по тропинке. На берегу она наткнулась на странное зрелище: мокрая Клавка в разорванной кофте и с разваленными по сторонам внушительными грудями лежит ничком, а некто, весь в грязи и тине, кое-чем похожий на совершенно голого мужика, но с сине-фиолетовой кожей и рогом на лбу плотоядно присосался к ее устам. «Водяной!» – мелькнула догадка.

Софья отбросила ведра, перехватила половчее коромысло и с боевым кличем «караул!» ринулась в атаку. Уже от второго удара вошедшей во вкус доярки Кандалинцев взвыл и, не видя никакой возможности объясниться, бросился наутек к поселку. По пятам за ним побежала и Соня, периодически умудряясь ускорить бег «водяного» коромыслом. Где-то на середине тропинки доярка признала в водяном уполномоченного, но расходившаяся рука никак не захотела уняться, и березовое коромысло продолжало взлетать и взлетать над костлявой спиной. Не взвидев белого света, Кандалинцев прибавил скорость и на горке сумел оторваться от утомившейся Софьи. Но не тут-то было. В улице его радостно встретила Фроська.

Мы никогда не узнаем, за кого приняла глупая собачонка голого уполномоченного, но вполне может быть, что за особо хитрого кабана на задних ногах, задумавшего прорваться в оберегаемый ею огород. Понять ее можно: и в наш просвещенный и весьма разнузданный век не часто увидишь в улице голого мужика, а уж уполномоченного тем более. Поэтому неудивительно, что, побуждаемая собачьим инстинктом преследовать подозрительное и хватать бегущее, Фроська немедленно пристроилась сзади и несколько раз успела щелкнуть зубами возле того места, где у свиней прорастает удобный для хватания хвост. Но промахнулась. Не разобравшись, в чем причина оплошности, Фроська разразилась таким негодующим лаем, что бесцельно блуждающие меж домами псы вообразили, будто она гонит по меньшей мере медведя и стали сбегаться на лай, чтобы успеть принять участие в травле. Между тем Фроська, убедившись, что