Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

class="p1">– Я вас, Алексей Иванович, спрашиваю потому, что мне прежде чем мы перейдём к главному, так сказать, блюду, хотелось бы удостоверится что вы вполне ясно представляете себе всю сложность ситуации, в которой оказались. Есть у некоторых голосов свойство доносить нужные ощущения между слов. Этот голос был как раз таким. Всё сказанное было произнесено спокойным тоном, но я почти физически ощутил на холодное всеразрушающее прикосновение ненависти.

Я не знал, что ему ответить и потому пролепетал только:

– Вы должны, вы просто обязаны мне объяснить, за что я задержан.

Наверное, вышло это как-то по киношному. Во всяком случае все сидящие за столом рассмеялись. Мне от этого смеха сделалось не по себе. Но тут снова подоспела на помощь природа.

Я ещё в детстве отметил одну особенность моего мозга. В минуты приближающейся действительно серьёзной опасности он словно отключается от восприятия происходящего выводя на экран какой-нибудь образ из прошлого. Это можно, пожалуй, сравнить с тем как молодой, но уже хитрый вожатый, уводит в свою комнату вожатую соседнего отряда с определёнными целями, а перед этим ставит обомлевшим от счастья детям заграничный видеофильм. Что кстати, как показало время, было не очень-то умно с его стороны, ибо как правило посредством именно этих самых иностранных видео фильмов, большинство советских детей и узнавало о том, зачем уединяются в своих комнатах советские пионервожатые.

Вот и сейчас мой мозг перестал коммуницировать с происходящим. Моё сознание, почувствовав приближение опасности, тут же поспешило мне на выручку, и на ветровом стекле моего ума выплыло беззащитно-доброе и немного глуповатое лицо урядника Древко исправно несущего свою никому не нужную службу где-то возле далёкого города Ульти. Славный парень, живущий мозгами и душой в сусальном безрадостном прошлом, рядом с трассой, ведущей в отнюдь не простое и, по-моему, тоже отнюдь не окрыляющее будущее. В прочем в будущее, которое у меня ввиду сложившихся обстоятельств, увы, могло статься ещё более безрадостное, а может быть у меня никакого будущего и вовсе нет.

По всей видимости последние слова, которым полагалось прозвучать только в моём сознании, я произнёс в слух, поскольку сразу услышал на них ответ.

– Будущего нет у того, кого переехал бульдозер, – сказал Шопен-Гауэр – надеюсь вы простите мне этот не очень удачный каламбур, гость заезжий Алексей Иванович. С этими словами он улыбнулся довольный своим, к слову, действительно, совсем не плохим, хотя и несколько прямоватым, каламбуром. По всей видимости его мозг, работающий в режиме стареющего дембеля, изредка всё же выдавал кое-какие высоковольтные результаты. Это позволило мне даже ненадолго предположить у этого садиста наличие чего-то похожего на сострадание. В прочем, продолжал он, разговор нам предстоит длинный и программа очень интересная и насыщенная. Кто знает может и трамвай мне вздумается в неё включить.

Неожиданно те усилия, которые я приложил к своей фантазии, чтобы предать этому животному в человеческом обличии дали неожиданный эффект. Я вдруг представил себе как вот-вот сейчас дверь распахнётся и в зал ворвётся бравый парень Древко с охранной грамотой в одной руке, шипастой палицей в другой и властью данной ему Перуном, с именем Оляпы на устах освободит меня, но как однажды сказал один достойный муж – «так начинаются самые глупые мечты, и так заканчиваются самые глупые жизни».

Нет, неоткуда мне было ждать спасения. Между тем, неизбежность надвигающейся страшной развязки, видимо, начала пропитывать окружающую меня действительность. Во всяком случае, она передалась людям, ибо боковым зрением я заметил, что необъятная тётка, сидевшая за соседним столиком и до этого усиленно изображавшая не присутствие, словно вжалась в свой стул. Хотя при её габаритах правильнее было бы сказать вжала стул в себя. А худосочный тапёр похожий на затюканного собственной стаей грача, быстро заиграл похоронный марш.

«Остроумный парень» подумал я и тут же провалился в беспамятство, ибо в этот же самый миг мне в лицо впечатался волосатый огромный кулак.

Пришёл в себя я от того, что кто-то плеснул мне в лицо водой. Открыв глаз, именно глаз, ибо второй как ни старался я никак не хотел открываться, я увидел перед собой чуть расплывшееся лицо, на котором сквозило какое-то подобие участия. Я чуть было не поверил, что мой экзекутор понял, что несколько перебрал и сейчас раскаивается, но зловещая уже знакомая мне улыбка красноречиво и безапелляционно, словно репродуктор, укреплённый на берёзе, сообщила мне, что его опасения если и относились ко мне, то исключительно в связи с опасностью преждевременной кончины. “Злой мальчик” ещё не наигрался с “беззащитной лягушкой.” И всё же у меня ещё теплилась надежда, которую в прочем спустя мгновение окончательно и небрежно затушил новый удар страшной силы, от которого я снова лишился чувств.

В сознание меня снова привёл стакан воды, выплеснутый мне в лицо. Я почувствовал, что мой рот наполнен солоноватым теплом. Мой язык, словно проворное членистоногое, скользнув по привычным утёсам неожиданно провалился в расщелину.

–Алексей Иванович, дорогой мой, услышал я над собой,– Простите меня, но может быть я не достаточно ясно донес до вас природу предстоящих нам взаимоотношений. Тогда для особо одарённых попробую напрямик. Условия здесь диктую я, вы лишь делаете то, на что я даю своё соизволение. А я не давал вам разрешения ни падать ни тем более терять сознание. Вам всё теперь понятно? Я не нашёл силы чтобы ответить ему. Молчите. Молчание я привык считать знаком согласия. Он произнес всё это весьма любезным тоном, но так мог бы говорить со своей жертвой каннибал опасаясь, что жертва догадается о его намерениях. Я почувствовал в воздухе что-то вроде радиоактивного покалывания. В его словах чувствовалась если не жёсткость, то сухая холодная академичность.

Меня поставили на ноги. За этим последовал удар ещё боле страшной силы чем предыдущий. Я снова потерял сознание. Не знаю, сколько времени я пребывал в небытии. Но в конце концов должно быть, механизмы, которым было вверено природой поддерживать функционирование моего организма в действии, заработали со свойственной всем системам паникой, я открыл глаза вместе с единым, весь мир поглощающим, вздохом. Кубометры воздуха со свистом ворвались в мою глотку, породив спазмы кашля.

Я представлял себе, что в тот момент вдыхаю кубы синего неба над далёкими тропическими островами. Снова спасительная реакция сознания. Но вскоре я бросил это занятие. Думать оказалось не менее больно, чем двигаться. Мои мысли словно закоченели от холода и не хотели мне подчинятся. В глазах рябило. Судороги, порождённые нехваткой кислорода, заставили меня испытать страшное головокружение. Я попробовал приподняться, но тут же почувствовал,