След грифона - Сергей Максимов

Флуг по своему разумению, не имея на то полномочий, вмешивался в деятельность офицерских организаций. Он уже сменил руководство в Омске, где назначил старшим над всеми командира одного из сибирских казачьих полков энергичного и решительного полковника Иванова, носившего псевдоним Ринов. Что-то нужно было предпринять и в Томске. Но что конкретно, он пока не решил. В Томск его привело еще и личное поручение Корнилова. Сибиряк Корнилов передавал личное письмо Потанину, с которым был знаком еще в пору своего юнкерства. Так получилось, что Флуг застал в Томске дезориентированного, отмеченного печатью дряхлости Потанина, огражденного от окружающего мира надзирательской опекой личного его секретаря, который, ничуть не стесняясь, говорил от имени идеолога областничества. По своему разумению решая, с кем встречаться Потанину, а с кем встречаться не следует, этот секретарь обстряпывал какие-то свои личные дела, делая невозможным прямое общение с Григорием Николаевичем.

Ироничный и умный Адрианов не мог не почувствовать некую генеральскую напыщенность Флуга. И время от времени у него возникали вопросы к генералу. И вопросы эти были практическими:

– Я, любезный Василий Егорович, издавал газету. Вы прекрасно понимаете, что деньги подписчиков – совсем не те деньги, на которые можно существовать. А любая вооруженная борьба – это не издательская деятельность и требует куда больших средств. А ваш приезд сюда в конечном итоге сводится к организации этой борьбы.

– То есть вы опять к вопросу, на какие шиши воевать? – мягко спросил Флуг.

– Вот именно. Большевики, как я понимаю, беззастенчиво грабят буржуазию. В то, что они существуют на немецкие деньги, я решительно не верю. Да и буржуазию они грабят скорее из соображений идейных, нежели из причин экономических. В их руках все средства Государственного банка. Вот и Николай Николаевич, – кивнул Адрианов на Сумарокова, – не может мне ответить, на что он собирается бороться с Советами. В привезенном вами письме генерала Корнилова, простите, какие-то общие, интеллигентские фразы. Я когда читал, не скрою, недоумевал. Было такое ощущение, что пишет не боевой генерал, а какой-то мелкобуржуазный деятель или мелкотравчатый политик из интеллигентов.

– А я в свою очередь, не удержусь от замечания, что вы рассуждаете как купец, а не как интеллигент.

– А я и не скрываю этого. Потому что я существовал и существую на деньги сибирской кооперации. Как, впрочем, те же Советы. Представители крупной буржуазии деньги на газету мне тоже давали. И мало того, я не у всех брал.

– Отчего же не у всех?

– А оттого, что некоторые потребуют взамен писать и печатать то, что расходится с воззрениями моих подписчиков и с моим личным мироощущением. Заметьте, слово-то какое хорошее – «подписчик»! То есть человек готов подписаться под материалом, напечатанным в газете. Или по крайней мере подписаться на получение информации именно из моей газеты, а не из какой-то другой. Кто станет подписчиком вооруженной борьбы? Вот в чем вопрос.

Флуг был недалек от истины, когда упрекнул Адрианова в неинтеллигентности. Адрианов был представителем просвещенной части общества, которая уже в то время воспринимала слово «интеллигент» как ругательное. Было одно интересное происшествие в жизни Адрианова, заставившее его откровенно презирать ту категорию людей, которую в течение всего двадцатого столетия называли «чеховскими интеллигентами», – посещение Томска самим Чеховым. Писатель был проездом в городе по пути на Сахалин и не пожелал встречаться с представителями общественности, сделав исключение только для томских архитекторов К. К. Лыгина и А. Д. Крячкова. Чехов проводил все дни в компании помощника томского полицмейстера Аршаулова. Этот Аршаулов и составлял культурную программу пребывания Чехова в Томске, в которую не попало ничего, что уже тогда составляло гордость города: от университета с его уникальной библиотекой и ботаническим садом до книжных магазинов Петра Макушина. Но не будем все же забывать, что замечательнейший русский писатель был болен и, как врач, понимал, что болен неизлечимо. По сути дела, Чехов сам не был «чеховским интеллигентом» в позднейшем понимании этого словосочетания. Примечательно, что самый демократичный русский писатель, в произведениях которого представлены все сословия русского общества, от крестьянства до дворянства, все же воспринимается как писатель интеллигенции. Сам Адрианов напечатал Чехова, которого тогдашний читатель не знал, а послереволюционный не пожелал знать. Герои чеховской «Драмы на охоте», опубликованной Адриановым в дореволюционном Томске, вдруг оказались широко известны только после замечательной экранизации, известной как «Мой ласковый и нежный зверь».

Отличало Адрианова еще одно качество, редкое для «чеховского интеллигента». Он был решителен и смел. Молодым человеком из озорства, потом по привычке Александр Васильевич на медвежьей охоте ходил на зверя с рогатиной – двухметровым деревянным шестом, на котором закреплено некое подобие короткого древнеримского широкого меча. И весит это орудие не меньше пуда.

Пепеляев своим появлением сломал только было налаживающийся ритм общения. Его появление было отмечено нетерпеливым звоном дверного колокольчика, заставившего присутствующих тревожно насторожиться. В прихожей Пепеляев сбросил с себя ямщицкий тулуп до пят и такую же ямщицкую шапку с длинными ушами. Одет он был в простую гимнастерку с погонами подполковника. Он шумно расцеловался с Марией Александровной и Маргаритой Ивановной, затем сжал в могучих объятиях печальную Асю, поочередно поздоровался за руку с Адриановым и Сумароковым, наконец, замерев перед Флугом, представился по-военному:

– Подполковник Пепеляев, ваше превосходительство!

Одного взгляда на Пепеляева Флугу хватило, чтобы сделать выбор в его пользу. Сумрачный Сумароков сразу же потерялся рядом с мускулистой, наполненной внешней и внутренней силой фигурой подполковника.

– Ваше превосходительство, офицеры моей дружины и я лично полны решимости послужить Отечеству! – громко отрапортовал Анатолий Николаевич.

Сумароков невольно скривил лицо от такой дерзости. Этот выскочка уже считал себя главой дружины! Он хотел было одернуть Анатоля, но Флуг уже поспешил остудить пыл нового гостя:

– Погодите, погодите, подполковник. Достаточно ли у вас сил, чтобы выступить сейчас?

– Более чем достаточно, ваше превосходительство! Для того чтобы разогнать совдеп, много сил и не требуется.

И опять, как совсем недавно в Омске, генералу Флугу стало неловко. Он не имел никаких полномочий на назначение каких-нибудь руководителей офицерских организаций. Их, этих полномочий, никто ему и не мог дать. Но дело в том, что воспитанные в рамках военной бюрократической машины генералы и подумать не могли, что в условиях Гражданской войны лидеры движения выдвигаются снизу. Они возникают сами собой. Подобно подполковнику Пепеляеву в Томске, на Урале кипел негодованием и готовностью к борьбе капитан Каппель, а в районах Северного Кавказа сколачивал свой корпус своенравный полковник Слащев – будущее проклятие батьки Махно и организатор обороны Крыма от красных. Готовность к борьбе и деятельный характер этих будущих белых полководцев будут раздражать представителей старого генералитета. И того же Пепеляева будут упрекать за бросок к Перми, названный Лениным «Пермской катастрофой», Слащева – в неуважительном отношении к командованию Вооруженных сил Юга России, а Каппеля – в авантюризме, правда, добавляя, что в результате одной из своих авантюр он захватил в Самаре ни много ни мало золотой запас Российской империи.

– Ваше превосходительство, – продолжал Пепеляев. – Мы просто вынуждены начать борьбу! Томский совдеп собирается взять на учет всех офицеров, находящихся в городе. Цель такого учета, на мой взгляд, самая неблаговидная. Какие-то темные личности выясняют у моих соседей, кто ко мне приходит и что происходит у меня в доме. Я и к вам приехал переодевшись. Позор!

– У вас, подполковник, есть конкретный план действий? – прямо спросил Флуг.

– Конечно, – ни секунды не сомневаясь, ответил Пепеляев.

– Может быть, вы расскажете нам о своих грандиозных планах, господин подполковник? – уже не скрывая своей неприязни к Анатолию, поинтересовался Сумароков.

– План очевиден. Нужно захватить власть в городе. Арестовать совдеп. Сейчас местные большевики заняты формированием отрядов, которые они называют Красной гвардией. Пока они не представляют серьезной силы, но одного-двух месяцев им хватит, чтобы эту силу приобрести.

– То есть вы предлагаете военный переворот? – снова спросил уязвленный Сумароков.

– Именно так, – прямо ответил Пепеляев.