Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

потом? Твой отец рассуждал верно, Ишмерай, королевская семья никогда бы не оставила тебя в покое. Ты бы шла в бой за Архей в первых рядах, как Рианор, вместе со своей сестрой, матерью, дядей…

— От меня бы не было никакой пользы…

— Об этом бы король узнал на поле боя, стоя у твоего растерзанного кунабульцами тела, — спокойно ответил Александр. — Я не знаю, есть ли в тебе рианорская сила, но у тебя есть та сила, которая не позволит тебе сдаться. А самое важное для тебя сейчас — не сдаваться.

Ишмерай, сама не ожидая от себя подобного, протянула через стол руку и положила её на руку Александра.

— Я лежала в гробу, пока не появился ты и не вытащил меня оттуда, — прошептала она, глядя на него горящими глазами. Затем она убрала руку и снова взялась за бокал, сама налив в него вина из кувшина.

— И ты сама себя вновь загонишь в гроб, если не начнешь есть, — тихо заметил Александр. — Ешь. Потом еще потанцуем.

— Я больше не буду танцевать, — вздохнула Ишмерай.

— Если ты и дальше будешь пить, как отчаянный пьянчужка, ты точно не сможешь больше встать. И мне придется тащить тебя из одной окраины Аннаба в другую.

— Дотащишь, — хмыкнула девушка. — Твои каменные плечи созданы для того, чтобы таскать такую приятную ношу, как выпившая девушка.

Александр усмехнулся. Ишмерай отправила кусок мяса в рот и начала без аппетита жевать, мрачно глядя на кувшин с вином. Мужчина некоторое время наблюдал за нею, затем сказал:

— Атанаис похожа на герцога намного больше, чем ты, но в этой твоей строгой хмурости я отчетливо вижу его мрачность.

Ишмерай сделала глоток и почувствовала, как по горлу побежал окутывающий жар.

— Мы были очень дружны с отцом раньше… — прошептала та, отодвинув тарелку. — Дружнее, чем с матерью. Когда он уезжал, я скучала по нему целыми днями, мне ничего не хотелось делать, везде чувствовался его запах и слышался смех. Но когда он узнал о том, что Марк поцеловал меня, мы впервые разругались с ним столь сильно. И я до сих пор не знаю, простил ли меня отец…

— Если он узнал, что его дочь скорее всего мертва, он будет страдать всю оставшуюся жизнь, — холодно проговорил Александр, глядя в одну точку.

Ишмерай опустила глаза и вновь сделала глоток. Александр глядел на нее, укоризненно качая головой.

— Марк тоже таскал тебя по всему Селенару, пока вы учились вместе? — осведомился он.

Ишмерай подняла на него свои огромные изумительные глаза, слегка затуманенные вином и мрачностью, и ответила с кривой усмешкой:

— Ты же знаешь, я никогда не была хорошей девочкой.

Александр рассмеялся, сначала тихо, затем громко и заразительно.

— Боже, какое откровение!

— Я провела бок о бок с Марком и его друзьями три чудесных года. А они умели повеселиться. Без опеки отца, матери, которые находились в Атии, под строгим присмотром Марцелла, который сам был не прочь погулять… Мы развлекались так, что весь Селенар стоял на ушах, нам часто попадало, но дальше Марцелла это не распространялось, ибо я и Марк хорошо учились, мы ставили большинство университетских представлений, и ставили их превосходно.

Девушка сделала глоток и зажмурилась — в голове появилась легкость, и язык её начал развязываться:

— Одним поздним вечером, когда он не взял меня в очередной паб, а я уже собиралась лечь спать, он притащился на порог моей квартиры, хорошо выпивший. Марцелл и служанка, присланная отцом, эта сухая строгая ведьма, спали мертвецким сном в других комнатах. Тогда я вышла с ним на лестницу, прикрыв дверь. Марк вёл себя странно, нагло, не отпускал меня. Был последний год его обучения в Селенаре, и он постоянно твердил, что будет по мне тосковать. И тут же спрашивал, буду ли я тосковать по нему. Сначала я посмеивалась над ним, шутила, отворачивалась, но он начал хватать меня за руки, прижимать к стенке и злиться на меня за мою насмешливость. Он был сильнее меня. Я здорово на него разозлилась, сказала, что он перепутал меня с одной из своих девиц, и бросилась в квартиру, захлопнув дверь, которую он пытался сломать добрых две четверти часа. Я помучила его три недели, не разговаривала с ним — он начал слать мне цветы, а я их выкидывала, он приходил ко мне в квартиру, а я заставляла Марцелла говорить, что меня нет дома. Как он злился!.. — Ишмерай сделала глоток, но вино не заглушало её боли — она лишь становилась сильнее. — Мы помирились за два месяца до его отъезда. Месяц я помогала ему с учебой, а когда он все успешно сдал все экзамены, мы прожили чудесный месяц — мы веселились так, как не веселились никогда. И часто — только вдвоём. Последние вечера были самыми грустными — на торжество по случаю выпуска прибыл сам король Карнеоласа, мои отец и матушка, и мы все вместе поехали домой. Отец и король сидели в одной карете, обсуждая свои бесконечные дела, а матушка на одной из остановок пересела к ним. В нашей карете были мы с Марком и Марцелл. Марк был грустным и мрачно косился на Марцелла. А когда мы расставались на развилке дорог, мы всего лишь пожали друг другу руки и сказали одно лишь пустое: «До свидания». Мне так хотелось кинуться ему на шею! Если бы родители отвернулись, клянусь, я бы сделала это! Впервые в жизни мне захотелось поцеловать его и почувствовать, как он целует меня…

— Если бы у меня в друзьях была такая оторва, как ты, я бы был ей еще более строгой нянькой, чем Марцелл, — заключил Александр, мрачно усмехнувшись.

— Брось! — отмахнулась та, и осознала, что следить за своим языком и телом стало тяжелее. — Я была оторвой. Но знала меру. В Сильване я смотрела на молодых людей, как на товарищей. Я никогда не бросалась к ним на шею, не позволяла им дотрагиваться до меня.

Ишмерай еще немного поела и поковыряла в тарелке. Ей больше не хотелось ни есть, ни пить, голова ее начала кружиться так, что ей стало стыдно за свою несдержанность. Что Александр подумает о ней?

— А теперь я отведу тебя