Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

стала меньше напрягаться по ее поводу. Да и мои новые соседки, проявившие ко мне мегадружелюбие, чуть завидев Краснюк, таращащуюся на меня, очень грубо и громко орали ей: «А ну отвернись! Чего уставилась?!»

Я перестала стрессовать, наконец адаптировалась к шуму после отбоя и стала мгновенно отрубаться, едва моя голова касалась подушки. И непрерывный сон с десяти до шести, а дальше – досыпание до утренней проверки обеспечивали мне бодрость и хорошее самочувствие в течение всего дня. Где-то через неделю я полностью привыкла к жизни в большой камере, и спецы вспоминались мне как далекий страшный сон…

Проверка в большой камере

Да, официальный подъем в СИЗО был в шесть утра. Но я, как и многие, даже не просыпалась. Я прятала одеяло то под простыней, то под большими полотенцами, то под халатом, и спала себе под этим сооружением, пока не раздавался громкий крик «старшей по чистоте»: «Девочки, доброе утро! Без пятнадцати девять! Подъем!» Тут уже надо было точно встать, заправить спальное место и еще задрать кверху матрац, обнажив железный кроватный каркас. Также снять все веревки, которые на всю ночь натягивались по всей камере – под потолком, на окнах, между нарами…

Проверки я обычно дожидалась, сидя на кухне с кружкой кофе, с какой-нибудь книжкой и время от времени поглядывая на телевизор. На кухне в это время было немного народу, так как основная масса успевала позавтракать сизошной кашей, которую раздавали в восемь утра. Утро, пожалуй, было единственным временем, когда я в большой камере смотрела телевизор. Там шли разные утренние шоу по «Первому каналу» или по «России». А по выходным – музыкальные чарты, программа «Сто к одному» и прочая развлекаловка. Я смотрела телевизор впервые лет за десять. Ведь своего у меня дома не было. Когда сломался телевизор, я просто не стала заводить новый. И снова оказалась у телеэкрана, только попав в тюрьму. Так что, увидев, что и кого показывает наше ТВ, была мягко говоря обескуражена. Словно и не было этих десяти лет моего телеаскетизма. На экране были все те же самые персонажи, что и в 2005 году. Те же артисты, те же передачи и программы. Я ничего не пропустила! Неужели и через десять лет будет все то же самое?..

Где-то около десяти часов дверь в камеру распахивалась, и раздавался крик дежурки: «Проверка!» Выход в коридор сорока человек занимал приличное время, поэтому даже если кто-то в это время находился в туалете, он успевал доделать все свои дела и спокойно выйти. Последней из камеры выходила старшая, внимательно осмотрев камеру: все ли в порядке? Все ли постели заправлены? Все ли «запреты» спрятаны? Также на время проверки распахивались все форточки – для проветривания…

Из камеры нужно было выходить, заложив руки за спину, и держать их так на протяжении всей проверки. На самом деле такое правило было применимо к любому передвижению заключенного вне камеры: руки должны быть за спиной, и ни в коем случае – не в карманах. За нарушение заставляли писать объяснительные, могли даже вывести на комиссию.

Меня однажды лично застукал с руками в карманах сам начальник СИЗО. Нас с группой девчонок вели по лестнице, а я, как-то подрасслабившись, замечтавшись, засунула руки в карманы. И тут – внезапно – начальник! И я ведь даже его не узнала, он был свеженазначенным! Начальник остановил нас, сделал мне замечание и приказал сотруднику, который нас сопровождал, «принять в отношении меня меры». Как же я тогда испугалась! Ну, думаю, все – теперь в моем деле появится нарушение! И что же со мной будет? Но дежур, к счастью, спустил все это на тормозах. Это был Артур, или Артурчик – один из самых любимых всеми девчонками дежуров – за адекватность, добродушие и за то, что никогда не проявлял излишнего служебного рвения. И в тот раз он только упрекнул меня:

– Ну ты что? Сама же на ровном месте нарвалась! И меня подставляешь!

– Ну прости, Артур! Я совсем забылась, не нарочно же! – говорю ему жалобно…

И эта история магическим образом была забыта. Но после этого я просто маниакально стала следить за своими руками и держала их за спиной уже во всех ситуациях. Автоматически. Эта привычка сохранилась у меня даже на какое-то время после освобождения…

Итак, на время проверки все сорок человек выстраивались вдоль длинного коридора. На тюремном жаргоне коридор этот назывался «продолом». Причем все новички шли в самую глубь коридора, к концу шеренги. Хотя, если очень захотеть, можно было пристроиться в любое место. Но я никогда не любила стоять вблизи сотрудников – так и держалась в самом конце…

После этого нас всех, одну за другой, обыскивали-ощупывали дежурки. Ежедневная лайтовая версия личного досмотра. Первое из подчас десяти ежедневных ощупываний…

Поначалу во время проверки все заключенные выстраивались лицом к сотрудникам. Но вот в СИЗО сменяется начальство, и вводятся очередные дурацкие новшества. И одно из них как раз коснулось того, каким образом заключенным нужно выстраиваться на проверку. А именно – лицом к стене. И так вот стоять всю проверку, чтобы не дай бог не взглянуть на сотрудников. Когда мы услышали об этом в первый раз, то просто выпали в осадок. Что за новости такие? Мы где, в концлагере? Оказалась, что да – почти что. Вроде бы таким образом выстраивают заключенных в мужских зонах строгого режима, откуда как раз и прибыл новый начальник.

Но по большому счету нам было безразлично – лицом ли стоять к сотрудникам или же… задними частями тела. Все глубочайше презирали этих людей в форме, и никакие их действия не имели значения. Они были абстрактными представителями мучающей нас системы и просто не воспринимались живыми людьми.

Пока мы стояли замершими истуканами вдоль коридора, в камеру заходили несколько дежуров, начинали обстукивать нары деревянными молотками, проверяли общий порядок. Проверяли красную тревожную кнопку – нажимали, и лампочка в коридоре мигала. Чаще всего никто ни к чему не придирался. Очень редко могли докопаться до лишнего матраца или подушки. Или найти картонки или журналы под матрацем, с помощью которых всякий старался проапгрейдить неудобные ячейки своих нар. Если обнаруживался какой-то такой непорядок, то в камеру звали старшую. И отчитывали. Старшая всячески извинялась и старалась сгладить ситуацию. Это была ее ноша – отвечать за все косяки камеры, мелкие и крупные…

На проверки в общие камеры почти никогда не приходило начальство или кто-то высокопоставленный. Только пара рядовых сотрудников и иногда – фельдшер. И пока шло обстукивание камеры, можно было задать им