Испытание властью. Повесть и рассказы - Виктор Семенович Коробейников

Поступает нам приказ – перебазироваться в Закавказье, то ли в Ингушетию, то ли в Кабардино-Балкарию, забывать стал. Но хорошо помню, что не в Чечню. Одним словом – на сухие аэродромы.

Утром, как всегда в 3 часа, экипажи собрались. А мы – технари уже двигатели прогреваем. Командир звена сказал, что на моей машине полетит со мной.

И, как назло – небывалый случай, – двигатель запустили, а он на максимальных оборотах не работает. Стреляет в выхлопную, перебои дает, и мощность не развивает. Докладываю командиру. Говорит:

– Находите причину. Устраняйте. Прилетите поздней. Я с другими улечу. Ждать не можем.

Снялись они звено за звеном и улетели, а мы остались. Кинулись искать причину.

Долго копались, а дело-то оказалось простое. Такого ни до, ни после не случалось. Лопнула пружина клапана в бензопроводе. Он не полностью открывался, и топлива мотору не хватало. Заменили пружину и ждем утра, чтобы взлететь. А ночью все теплей и теплей. К утру совсем расквасило и полет отменили.

Делать стало нечего. Приходим и сидим под крылом.

А надо сказать, что все эти годы мы переписывались с подругой из Червишево. Она уже училище кончила и работала учительницей в деревне Гусево под Тюменью.

Думаю: «возьму отпуск, да и махну к ней. Пора и жениться – уже мне 26 исполнилось, почти семь лет дружбу ведем. А вдруг заявлюсь, а она не примет, или может уже замужем?»

Взял и написал ей письмо. Почта тогда работала хорошо. То ли писали мало, то ли еще что. Через четыре дня получаю авиаписьмо срочное – ответ мне: «Приезжай. Жду. Согласна».

Подал я рапорт и мне разрешили отпуск. Вещмешок собрал – и в Тюмень. Приехал, сразу отправился в Гусево. Пешком.

Встретились радостно. Она жила на частной квартире. Одну ночь в ней ночевали. Я в одной комнате, а она с хозяйкой в другой. Утром пошли регистрироваться в Тюмень. Опять 12 километров пешком. Да что нам это расстояние! Ерунда! Не заметили, как дошли.

Загс тогда располагался на улице Республики в доме Блюхера. Сидит одна женщина. Предъявили мы документы – Вера паспорт, я – удостоверение лейтенанта. Никаких свидетелей тогда не требовалось.

Женщина выдала нам справку о регистрации брака. Мы расписались у нее в книге, а она объявила нас мужем и женой. Пожала нам руки и мы отправились обратно в Гусево.

Александр Федорович прервал рассказ, склонился, оперевшись локтями на колени, сцепил пальцы рук, видимо, стараясь скрыть их дрожание. Через некоторое время, повернув голову, он взглянул мне в лицо с какой– то тревогой и даже испугом. Я понял, что он боялся увидеть мое безразличие или, хуже того, снисходительную усмешку. Убедившись, что я слушаю с интересом, не отрывая от него глаз, он облегченно вздохнул, выпрямился и, голосом просящего милостыню, произнес:

– Вы уж меня извините, что я тут со своими подробностями. Все один, да один. Слово некому сказать. Иногда даже испугаюсь: «не разучился ли говорить?! Ночью проснусь, на кровати сяду, себе что-нибудь шепчу... Если я вас задерживаю, вы скажите, а то меня не переслушаешь – жизнь долгая и запутанная.

– Вы что? Александр Федорович! Я готов слушать вас бесконечно. Честное слово!

– Ну спасибо. Я тогда уж доскажу быстренько... Свадьбы у нас, можно сказать, и не было. Когда к ее родителям в Червишево ходили в воскресение там, правда, немножко посидели за столом.

Прожил я в Гусево с женой две недели. Никаких таких слов особых не говорили, а насмотреться друг на друга не могли. Утром побежит она в школу и с порога:

– Саша, ты не скучай. Сходи деревню посмотри, отдыхай.

– Уйдет, а мне ничего не интересно. Хожу от окна к окну, на дорогу поглядываю – все жду.

Однако отпуск кончился и надо было уезжать. Дело военное – опаздывать нельзя. Стал ей говорить, чтоб увольнялась и собиралась в дорогу, а она ни в какую: «Как я учеников брошу? Не могу. Остался до конца учебы месяц какой-то, а я уеду. Поезжай, Саша, один пока и жди меня».

Так мы и порешили. Вернулся я на аэродром, обратился к командиру, и мне дали как женатому маленькую комнатку, разрешили использовать казенную мебель: две табуретки, тумбочку и кровать. Через несколько дней приехала жена. Было это 15 июня 1941 года.

В следующее воскресенье мы долго проспали, и пошли на лодочную станцию. Решили поплавать и покупаться. Неожиданно на проходной нас задержали и сказали, что есть приказ из гарнизона никого не выпускать. Примерно через час объявили тревогу и я убежал к самолету. Там в тени под крыльями, просидели до вечера, но ничего не прояснилось. Лишь позднее случайно услышали выступление Молотова и узнали, что началась война.

Но у нас ничего не изменилось. Никакого приказа нет, сидим и ждем. По ночам видим, как город Рыбинск бомбят. Там, на окраине, на правом берегу Волги был завод номер 26 по выпуску авиационных двигателей. К нему и прорывались немецкие самолеты с первых дней войны. К нашему удивлению на всем берегу уже были установлены зенитки, которые довольно успешно отбивали налеты.

Я до этого был спокойный, а тут нервничать стал. Ну что вы! Уже две недели идет война, по ночам зарево от пожаров над городом, а мы сидим. Во время налетов все пароходы, катера, заводы включают гудки, сирены– такой вой стоит, что кажется, огромный город стонет, плачет и рыдает. Прямо нервы лопаются!

Рассказчик провел дрожащей рукой по губам, отвернулся от меня и уставился в дальнее окно. Я, не зная, как себя вести и что сказать, положил свою ладонь на его худое колено. Он посмотрел на меня, виновато улыбаясь, и тихо продолжил.

– Вот такая, понимаете, была история.. Наконец, однажды под утро, объявили тревогу и мы поднялись в воздух. Самолеты пустые. Бомбовых запасов нет. Курс на запад. А